Пуля для Зои Федоровой, или КГБ снимает кино - Федор Раззаков

Вот что это такое: гуманизм советских властей или оперативная игра КГБ? Быть может, как одно, так и другое. И еще одна интересная деталь: именно в 1973 году Агурский начинает принимать наиболее активное участие в диссидентском движении. По его же словам: «До этого я строго придерживался еврейской дисциплины и открыто не встревал в диссидентские дела. Но тут мне стало казаться, что тактика эта начинает обнаруживать свои слабости. Сахаров всегда выступал в нашу защиту, поэтому молчать становилось аморально. Я решил, что надо публично поддержать диссидентов в части требований, касающихся прав человека. Все равно мы были связаны тысячами нитей, и вести себя иначе означало бы уподобляться страусу, прячущему голову в песок…».

И снова напрашивается вопрос: сам он так решил или ему кто-то посоветовал это сделать?

Что касается знакомства Агурского с Ириной Керк, то оно состоялось летом 1974 года. Вот как это описано в книге «Дочь адмирала»:

«…К началу лета 1974 года Ирина узнала, что ее французский знакомый не смог передать Виктории письма отца. Надо было придумать какой-нибудь способ доставки писем и подыскать для этого другого человека.

Она остановила свой выбор на Михаиле Агурском, профессоре, занимавшемся проблемами кибернетики и философии. Еврей Агурский проявил недюжинную смелость, бросив вызов советской системе. Только человек большого мужества, как писала она о нем в своей книге, мог решиться на встречу в лесу с репортерами „Си-Би-Эс“ и рассказать им о ситуации в России. (Святая наивность! Можно подумать, что в лесу можно было спрятаться от глаз и ушей чекистов, учитывая факт того, что диссидентская среда была унавожена агентами Лубянки. – Ф. Р.)

Ирина сделала все возможное, чтобы ее письма и письма Джека Тейта оказались в руках Агурского.

Потом мамуля (Зоя Федорова. – Ф. Р.) рассказала, как к ней попали письма. Позвонил какой-то мужчина и, не представившись, спросил:

– Вы ждете писем с Запада?

Мамуля пробормотала что-то невнятное. Мужчина сказал:

– У меня есть для вас кое-что. Мы можем увидеться?

Они договорились о встрече. Это был Михаил Агурский, который пошел ради меня на огромный риск.…».

В августе того же 74-го в Москву приехала Керк и тут же встретилась с Агурским. И на той встрече именно он высказал идею, что Виктории надо добиваться поездки в США, чтобы увидеться с отцом. И, как говорится, сказано – сделано. После встречи с Керк Виктория задается целью во что бы то ни стало увидеться со своим отцом. Для этого она бросает Ежова (свою миссию он уже выполнил) и начинает добиваться у властей разрешения съездить в США. Причем не навсегда, а временно – якобы только для встречи с отцом, который находится не в лучшем здравии и может в любой момент умереть (Тейту в ту пору было 75 лет). Поэтому в своем очередном письме отцу Виктория пишет следующее:

«…Было бы хорошо, если бы ты мог сделать следующее:

1) Удочерить меня.

2) Сообщить в американское посольство в Москве (и лично консулу Джеймсу Хаффу) о своем желании встретиться со мной в США. Если ты считаешь, что могут возникнуть политические осложнения, – не надо.

Если это сделать по возможности быстро, я надеюсь на нашу встречу. Папа, мой самый замечательный, самый любимый папочка, мне ничего не нужно, только увидеться с тобой. Я живу этой встречей, это будет самый счастливый миг в моей жизни. С той самой минуты, как мама рассказала мне о тебе, о том, что ты есть, я знала, что найду тебя и мы встретимся.

Мне очень, очень жаль, что ты болен и не можешь приехать сюда. Собери все свои силы, наберись терпения, и все будет хорошо. Кстати, мне кажется, что политическая ситуация сейчас как никогда благоприятствует нашей встрече. Как бы то ни было, я ничего не боюсь. У меня нет никаких других причин для поездки в США, кроме простого желания увидеть тебя. Если тебе трудно заняться всем этим, это вовсе не обязательно. Я не расстроюсь, потому что пойму тебя. Нежно тебя целую во все те места, которые причиняют тебе боль, чтобы тебе не было больно.

С огромной любовью,

Всегда твоя Виктория».

Скажем честно, редкое сердце не дрогнет, читая эти строки. Ведь это святое для любого человека дело: помочь в том, чтобы ребенок увидел своего родителя, которого до этого он ни разу в глаз не видел. Разве можно не поверить в такие слова, сказанные дочерью: «Я живу этой встречей, это будет самый счастливый миг в моей жизни»? Или: «У меня нет никаких других причин для поездки в США, кроме простого желания увидеть тебя». Но что получится в итоге? Отпущенная на три месяца, Виктория попросту не вернется на родину, провернув скоропалительное замужество с неким американцем. Получается, на самом деле у нее были и другие причины, помимо ее встречи с отцом, чтобы уехать в США? Или все действительно получилось спонтанно? Впрочем, отложим этот «разбор полетов» на потом, а пока вернемся на некоторое время назад.

В августе того же 74-го Агурский подключил к «делу Федоровой» высокопоставленного американца – консула в Москве Джеймса Г. Хаффа, встреча Виктории с которым прошла на… Красной площади. Естественно, под колпаком КГБ. Хафф согласился написать Тейту письмо и сообщить ему, что он может пригласить в гости свою русскую дочь.

Для того чтобы получить разрешение в ОВИРе на выезд из страны, Виктории надо было разжиться характеристикой с места работа – то есть с «Мосфильма». В результате там были проведены два собрания по этому поводу (в декабре 1974-го и январе 1975-го), но оба они закончились плачевно. Обе стороны обвиняли друг друга бог знает в чем, что накалило обстановку. И руководство «Мосфильма» отказало Виктории в положительной характеристике. А у нее был уговор с Керк: если дело примет такой оборот, то она должна будет связаться с двумя американскими журналистами в Москве – Крисом Реном из «Нью-Йорк таймс» и Робертом Тотом из «Лос-Анджелес таймс». Эти деятели должны были оповестить весь мир об истории любви Федоровой и Тейта и, соответственно, о желании их дочери увидеть отца. И журналисты сделали то, что от них требовалось. Они провели с Викторией пресс-конференцию, где она заявила, что в ее решении обратиться за выездной визой нет никаких политических мотивов и что она твердо намерена вернуться в Москву к матери. Как уже отмечалось, последнее обещание Виктория нарушит, а в качестве причины для этого назовет внезапную любовь.

Отметим, что именно тогда – в самом конце декабря 1974 года – в руководстве 1-го главка КГБ (внешняя разведка) поменялось руководство. Вместо Федора Мортина (он руководил ПГУ с июля 1971 года) пришел ставленник Андропова Владимир Крючков. Они познакомились еще в конце пятидесятых в Венгрии, где Андропов был послом, а Крючков – его помощником. В 1967-м, когда Андропов возглавил КГБ, Крючков стал его помощником уже на Лубянке – возглавил секретариат КГБ. А в августе 1971 года он стал первым заместителем Андропова и курировал европейское направление. Именно с этой должности генерал-лейтенант КГБ Крючков и пересел в кресло начальника ПГУ. И тут же поменял начальника 1-го (американского) отдела: вместо Анатолия Киреева (возглавлял отдел с 1967 года) пришел Владимир Казаков (чуть позже он возглавит резидентуру КГБ в Нью-Йорке).