Любовь среди руин. Полное собрание рассказов - Ивлин Во

телепередачи прерывали и урезали, чтобы выделить время Маунтжою. На экране появились выжившие, среди них – Мыльник, который рассказал, как ему удалось унести ноги благодаря богатой практике вора-домушника. Мистер Пот, добавил он уважительно, удрал с концами. Развалины обследовали разными приборами. Сексуальный маньяк с переломанными ногами давал интервью прямо с больничной койки. Министр Всеобщего Благосостояния, как было заявлено, выступит вечером в специальном выпуске и даст комментарии по поводу бедствия.

Майлз немного вздремнул возле общежитий, а с наступлением сумерек проснулся, все еще спокойный, свободный и настолько эмоционально чистый, что еще раз проделал путь до больницы и зашел к Кларе.

Она провела день с зеркалом и косметическим набором. Новая ткань ее лица оправдала все обещания хирурга. Для совершенства надо было подкраситься. Клара наложила полный грим, как будто для огней рампы: ровный кремовато-белый фон с резкими пятнами малинового на скулах, огромные жесткие малиновые губы, ресницы удлинены и по-кошачьи загнуты вверх, глаза подведены синим по всему контуру, а в уголках малиновые крапинки.

– Меня еще никто не видел после операции, ты первый, – сказала она. – Я немного боялась, что ты не придешь. Вчера ты был какой-то раздраженный.

– Я хотел посмотреть телевизор, – сказал Майлз. – В общаге толпа, приткнуться некуда.

– Такая скучища сегодня. Ничего, кроме этой тюрьмы, которую сожгли.

– Я сам там сидел. Ты что, не помнишь? Я же часто об этом рассказывал.

– Правда? Ну, не знаю, возможно. У меня такая плохая память на то, что не имеет отношения ко мне. Ты в самом деле хочешь послушать речь Министра? Поговорить было бы куда приятнее.

– Ради него я и пришел.

И в этот момент появился Министр – как всегда, с открытой шеей, но без привычной улыбки, лицо мрачнее тучи, того и гляди заплачет. Он вещал двадцать минут:

«…Великий эксперимент должен продолжаться… мученикам несогласованных действий больше не придется умирать впустую… Новый, более величественный Маунтджой возродится из пепла старого…»

Тут к его глазам подступили слезы – настоящие слезы, от лука, заранее припрятанного в кулачке, – и тоненькими струйками поползли по щекам. На том речь и закончилась.

– Это все, для чего я пришел, – сказал Майлз и оставил Клару с ее маслом из какао-бобов и полотенцем для лица.

На следующий день все средства массовой информации продолжали трубить о Маунтджое. Два-три пациента, не выдержавшие этого развлечения, записались на экстерминацию и были счастливо умерщвлены. Затем пришло послание от Регионального Директора, главы Города-Спутника. Он срочно потребовал Майлза к себе в кабинет.

– У меня приказ о вашем переводе, мистер Пластик. Вам предстоит отчитаться перед Министрами Всеобщего Благосостояния и Культуры и Отдыха. Для поездки вам выдадут головной убор Класса «А», зонт и чемоданчик. Мои поздравления.

Снабженный этими атрибутами внезапно-головокружительного карьерного взлета, Майлз отправился в столицу, оставив околпаченных сослуживцев щелкать зубами от зависти.

На конечной станции его встретил некий государственный служащий. Они сели в служебную машину и поехали на Уайтхолл[212].

– Позвольте, я понесу ваш чемоданчик, мистер Пластик.

– В нем нет ничего такого.

Сопровождающий угодливо хохотнул на рисковую шутку Майлза.

В Министерстве работали лифты. Для Майлза это был новый, волнующий опыт – войти в маленькую клетушку и подняться под самую крышу огромного здания.

– Они здесь всегда в рабочем состоянии?

– Всегда – не всегда, но довольно часто.

Майлз понял, что он и правда находится в гуще событий.

– Ждите здесь. Я вызову вас, когда Министры будут готовы.

Выглянув в окно приемной, Майлз засмотрелся на медленные потоки транспорта. Прямо под ним возвышалась загадочная каменная преграда непонятного назначения. Престарелый мужчина, проходя мимо, приподнял перед ней шляпу, будто приветствовал какого-то знакомого. Майлз был заинтригован.

«С чего бы это?» – подумал он. Но тут его вызвали к политическим деятелям.

В кабинете они были одни, не считая страшненькой молодой женщины.

– Присядь, сынок, в ногах правды нет, – проговорил Министр Культуры и Отдыха, указав на большое ледериновое кресло.

– Повод, увы, не столь радостный, как в нашу последнюю встречу, – добавил Министр Всеобщего Благосостояния.

– О, я не знаю, – сказал Майлз. Он получал удовольствие от этой экскурсии.

– Трагедия в Замке «Маунтджой» – это тяжелая утрата для развития пенологии.

– Однако серьезная работа по Реабилитации не прекратится, – добавила страшненькая молодая женщина.

– Маунтджой, который восстанет из пепла, будет гораздо великолепнее прежнего, – изрек Министр.

– Эти благородные преступные жизни не пропали даром.

– Память о них будет вдохновлять нас.

– Да, – сказал Майлз. – Я слышал по радио.

– Совершенно верно, – резюмировал Министр. – Именно так. Возможно, потом ты оценишь перемену, которую это происшествие вызовет лично в твоем положении. Поскольку ты, как мы и рассчитывали, являешься первым звеном в длинной цепи успехов, значит ты – наш единственный успех. Не будет преувеличением сказать, что в твоих руках все будущее пенологии. Разрушение Замка «Маунтджой» само по себе – это всего лишь неудача. Печальная, конечно, однако ее вполне можно уподобить родовым схваткам, предшествующим мощному толчку. Но существует и оборотная сторона. Я, по-моему, говорил тебе, что наш великий эксперимент был затеян исключительно против крупной оппозиции. Теперь, когда она – скажу по секрету – стала шумливой, беспринципной и неразборчивой в средствах. Фактически ведется клеветническая кампания: распускаются слухи, что причиной пожара был не несчастный случай, а умышленное действие одного из тех самых людей, которым мы старались помочь. Эту кампанию необходимо пресечь.

– Нас не так просто свалить, как они думают, – сказал Министр Культуры и Отдыха. – Мы, старые псы, еще кое на что способны.

– Точно. Контрпропаганда. Ты – наш Экспонат «А». Неопровержимое свидетельство триумфа нашей системы. Мы намерены отправить тебя проехаться по стране с лекциями. Мои коллеги уже заготовили текст для твоего выступления. С тобой поедет мисс Цветик, которая будет показывать слушателям макет нового Маунтджоя и объяснять его устройство. Пожалуй, тебе и самому не помешает на него взглянуть. Будьте добры макет, мисс Цветик.

Пока они говорили, Майлз гадал, что это такое громоздкое скрывается под простыней на столе у окна. И вот мисс Цветик обнажила таинственный предмет. Майлз уставился на него в благоговейном страхе.

Это была стандартная упаковочная коробка, поставленная на попа.

– Топорная работа, – сказал Министр Всеобщего Благосостояния. – Для вашего турне вам выдадут что-нибудь поприличнее.

Майлз не сводил глаз с коробки.

Она подошла. Она точно вложилась в пустующую область его ума, отвечая всем потребностям, к которым подготовило его образование. Обусловленная личность распознала естественную для нее, предназначенную ей среду обитания. Все прочее было несущественным: и парк Маунтджоя, и борода, обрамлявшая лицо Клары, и ее потрескавшийся «Кроун Дерби»[213] были трофеями расплывающегося сна.

Человек Своего Времени