Княгиня Ольга. Сокол над лесами  - Елизавета Дворецкая

– Я сейчас оденусь и поеду к ним. Потом к вам заверну – надо его повидать.

– Я ему скажу, чтобы он тебя дождался. Мне нужно в Витичев съездить, я и так из-за молодки задержался. Хотел сам тебе сказать.

Эльга вопросительно взглянула ему в лицо. Ясен день, это прекрасная новость – что первенец Люта от древлянки Перемилы родился благополучно и оказался мальчиком, что Свенельдов род прирос на еще одного будущего мужчину, но…

– Ты понимаешь, что это значит, – снова взяв ее руку, Мистина притянул Эльгу к себе.

Она чувствовала на виске тепло его дыхания, а от его плаща на нее веяло влажным холодом снегопада снаружи. Взволнованная его близостью, она молчала, ожидая продолжения.

– У меня родился первый внук, – в самое ухо, касаясь губами тонкой ткани повоя, прошептал Мистина. – Теперь я – дед. А это значит, что мы с тобой вновь оба на одной стороне.

Эльга глубоко дышала от волнения, осознавая смысл его слов. По-настоящему живыми считаются только два поколения: отцы и дети. Деды – уже предки, они наполовину обитатели Нави, даже если живы. Дождавшись появления первенца у своего первенца, Мистина перешел на ту же сторону бытия, где Эльга находилась со дня гибели Ингвара.

– И что теперь? – едва слышно прошептала она.

– Ты снова можешь любить меня. Если ты хочешь быть со мной.

– На том свете? – Эльга улыбнулась. – Да разве в Нави любят?

– Ясен день. Иначе как бы они делали живых, чтобы выпускать их с той стороны на эту?

– Подожди, – Эльга отстранилась. – Я сейчас оденусь… вместе съездим.

Мистина снова сел у двери, покачивая в руке шапку и наблюдая за суетой служанок. После смерти Свенельда лишь два человека на всем белом свете знали, что Лют приходится Мистине не братом, а сыном: сам Мистина и Эльга, которой Свенельд выдал эту семейную тайну еще лет десять назад. А благодаря удали первенца Мистина сделался дедом в тридцать пять лет, пока в его густых светло-русых волосах не появилось еще ни одного седого. Но сейчас он был рад не только умножению своего мужского потомства, но и тому, что появление внука снова уравняло его с Эльгой – после того как смерть мужа наполовину оторвала ее от мира живых.

Служанки зажгли свечи на столе, по избе разлился желтоватый свет. Вот открылась дверь спального чулана. Мистина встал… а потом в изумлении шагнул вперед.

В первый миг он едва узнал Эльгу. Уже более года, с прошлой осени, она ходила только в белом, как подобает недавней вдове. А сейчас он смотрел и не понимал, что видит. На Эльге было голубое платье и синий хенгерок, отделанные шелком с белым и синим узором, с золотым тканцем, с золочеными застежками, с нитью синих стеклянных и серебряных бусин.

– Можно ехать! – Эльга с гордостью улыбнулась, оправляя серебряные витые браслеты на рукавах платья. – Я готова!

Но Мистина стоял неподвижно, даже не решаясь прикоснуться к ней, и лишь улыбка радости все яснее проступала в жестких чертах его лица.

«Я готова!» – сказала она, собираясь ехать к Люту и к роженице. «Я готова!» – услышал Мистина в ответ, сказав, что теперь они снова могут быть вместе. Он не спрашивал, к чему относятся ее слова. Сам вид ее, в новом цветном платье, выражал готовность к жизни. И во вдовстве тридцатилетняя наследница Олега Вещего была далека от того, чтобы опустить руки, и Мистина вновь видел перед собой ту деву, что пятнадцать лет назад с вызовом глянула ему в глаза при броде на реке Великой. Как река, как земля – она застывала под холодным дыханием невзгод, а потом оживала вновь.

Когда Эльга, закутанная в новый синий кафтан и синий плащ на белом горностае, вслед за Мистиной вышла во двор, там уже рассвело. Оседланная лошадь княгини стояла у избы, рядом с вороным Мистины. Восемь телохранителей ждали, готовые подняться в седла. Но Мистина сам подсадил Эльгу и подал ей поводья. В новом платье она стала какой-то другой, и не оставляло чувство, что вместе с нею обновляется весь подвластный ей мир.

С серого неба сыпала твердая холодная крупа, обещая скоро выбелить землю. Но Мистина улыбался всякий раз, как взгляд его падал на Эльгу. Искры солнца блистали на ее пальцах, держащих поводья. Сменившая белый цвет смерти на голубой цвет ясного неба, она выезжала в промозглый осенний день, везя с собой весну и надежды нового расцвета.

Асгард – небесное обиталище богов в скандинавской мифологии.

Бармица – кольчужная сетка, закрывающая шею, иногда лицо тоже, кроме глаз.

Бдын – столб над курганом.

Ближники – близкие (в семейном смысле).

Ближники – приближенные (в служебном смысле).

Большуха – старшая женщина в семье.

Боспор Фракийский – пролив Босфор, ведущий из Черного моря в Мраморное, ведет прямо к Царьграду.

Бортничество – древнейший промысел по добыче меда диких пчел из дупла (борти).

Братанич – племянник, сын брата.

Братина – большая чаша для пиров, передаваемая из рук в руки.

Братчина – общинный пир.

Бродекс – («бородач») скандинавское название ростового топора.

Бужане – одно из славянских племен, проживавшее на западе Древней Руси, на Волыни, в верховьях Буга.

Валгалла – дворец Одина, где он собирает павших воинов.

Варяги – (здесь) родившиеся в Северных странах наемники-норманны (в отличие от руси – уже ославяненные потомки скандинавов).

Василик – «царев муж», посланец императора.

Велетское море – еще одно название Балтийского моря.

Вервь – одно из древних общинных объединений славян, соседско-родственная община, объединенная общей территорией, меньше волости.

Весенние Деды – весенний срок поминания мертвых, когда устраивались трапезы и веселье на кладбищах. Обычно когда растает снег.

Весь – неукрепленное поселение, деревня.

Весняки – жители веси, крестьяне.

Видок – свидетель неких событий.

Вилы – женские духи, покровительницы растительности либо природных объектов, часто связанных с водой.

Витень – факел.

Вифиния – византийская область на северном побережье Черного моря.

Водимая жена – законная, взятая при взаимном согласии обоих родов и при соблюдении обрядов, что давало ей и ее детям права на наследство, положение и так далее. В противоположность ей, младшие жены (наложницы, хоти) происходили из пленниц или брались без договора, и их дети прав наследования не имели. Для различения младшей жены и старшей ключевым был именно факт договора между родами, что делало брак средством общественных связей.