Заххок - Владимир Медведев

Ладно, думаю, будут ещё шансы. А сейчас лучше смыться от греха подальше, пока кто-нибудь не засек. Ступил на тропу, и вдруг по кумполу шарахнуло: «А откуда это известно, что момент упущен?!» Взлетаю наверх. Во дворе пусто. На временной кухне под навесом возится повар Тошмат. Запыхавшись, ору издали:

– Вернулись?!

Умный он всё-таки мужик. Сразу понял, о ком речь. Крутит головой: нет.

– Точно?!

Кивает: да, точно.

Я с ходу – обратно. Бегом вниз, к заветному схрону. Раскидал камни, достал Калаша Андреевича и, не разворачивая, понёс наверх. На спортплощадке перед казармой на гимнастических брусьях сушились шмотки. Я, не глядя, сдёрнул первую попавшуюся под руку гимнастёрку, напялил на себя. Лучше не светить голым телом – бросается в глаза.

Проскочил через кишлак на пятой скорости. Выезд в сторону Талхака никто не охранял. В отсутствие Даврона народ отмечал праздник вселенского сачка. Я не против. Пока одни кайфуют, другие ищут место для засады. Диалектика, блин.

Место нашёл приблизительно в километре от кишлака. Издали заприметил. Вскарабкался проверить. Самое то! Небольшая площадка на склоне. Невысоко, метрах в десяти над дорогой. Со стороны, откуда приедет Зухур, её не видно. Прикрыта парой скальных обломков. Меж ними – щель. Как бы бойница.

Ну чего? Развернул Калаша Андреевича, сбросил чужую гимнастёрку, надел свою рубаху – и за работу. Долго ползал по крутизне чуть левее площадки, сталкивая вниз камни безо всякого результата, пока наконец не наткнулся на тот, что был нужен. Упёрся, поднатужился. Камень, подскакивая, покатился под уклон, а вслед за ним потёк целый каменный ручей, который с грохотом разлился поперёк дороги.

Такой завал за пять минут не разберёшь. И вид у него натуральный. Обычная для гор дорожная неприятность. Зухур почти наверняка выйдет из машины. Захочет размяться, пока охрана расчищает путь. Если останется сидеть в «волжанке» – достану через окно.

Что потом? Может, сумею уйти. А не сумею – так тому и быть.

В общем, вернулся я на боевую позицию, расстелил гимнастёрку, уселся на неё и стал ждать. Удачное местечко! Длинный участок дороги от дальнего поворота до засады просматривался полностью. Увижу их издали.

Удивительно, но я не чувствовал страха. Боялся прокола. Стрелять-то дядька как-никак научил. Но не в человека… Что, если от волнения промажу? Или кто-нибудь заслонит Зухура? Раньше я почему-то воображал, что выйду с ним один на один. Теперь осознал: рядом будут люди. Блатные, конечно, но всё-таки люди. Я не хотел их убивать. Другое дело, если первыми начнут в меня шмалять. Само собой, отвечу…

Пока я готовил засаду, боялся, что не успею. Успел. Стало казаться, что они вот-вот подъедут… Через часок-другой слегка успокоился, котелок стал варить. С чего это я решил, что они вернутся именно сегодня? Почему не завтра? Или послезавтра. Или ждать придётся вообще чуть ли не до ишачьей пасхи. А могут и подскочить в любую минуту. В общем – спокуха, и ждать, ждать, ждать…

Прошло сколько-то времени, и вдруг: бадамс! – из-за поворота кто-то выруливает. Я в полной боевой готовности: сердце стучит, руки трясутся… Второпях дёргаю затвор автомата, патрон вылетает, стукается о камень… Я и забыл, что дослал в ствол…

Маленько очухался и соображаю: не слышно шума моторов. Осторожно выглядываю поверх бруствера. По дороге рассекает какой-то бабай на осле. Ну, блин!

Бабай подъехал к завалу, беру автомат, спускаюсь к нему. Может, случаем знает что-нибудь про Зухура. Бабай, вроде, струхнул, хотя виду не подал. Поздоровались, спрашиваю:

– Откуда едете, отец?

А его, похоже, хлебом не корми, дай поговорить.

– Ворухский я, из Талхака возвращаюсь… Давно туда собирался. Нужда была. Вчера прослышал, что выезд открыт, ждать не стал, пока закроют. Отправился. Сказать смешно, талхакцы в кишлак не впустили. «Ты, наверное, шпион», – сказали. Слава Богу, хромой Шокир вступился, он теперь большой человек…

Мне подробности ни к чему.

– Что говорят? Скоро ли Зухур с охоты вернётся?

Бабай оглядел меня, что-то сообразил, скорчил хитрую рожу:

– Встречу готовишь? Напрасно, парень, не вернётся твой Зухуршо. Слишком уж хорошо его в Талхаке приветили…

Бабай поёрзал на ослиной спине, устраиваясь поудобнее. Готовился к длинному рассказу. И пошёл молоть:

– Зухуршо мало, что наши посевы разорил, он непотребного возжелал. С сотней наукаров в Талхак прибыл…

Я уточнил:

– С десятком, не сотней.

Бабай возмутился:

– Тебе откуда знать! Разве ты в Талхаке был? Мне знающие люди сказали – сто наукаров.

– Десять. Я видел, как они из Воруха выходили.

Но ему хрен докажешь. Вывернулся:

– Остальные, наверное, из других мест подъехали. Может быть, не сто собралось, а пятьдесят… Самое малое – двадцать пять. Эй, не умеешь слушать, рассказывать не стану!

Я пожалел, что залупнулся.

– Извини, отец. Больше спорить не буду. А мне не хочешь рассказывать, ему расскажи, – и похлопал по прикладу автомата.

Вразумил, значит. Он нехотя, с запинками продолжил:

– Как я сказал… Зухуршо приехал… множество наукаров с собой привёл…

Всё-таки постепенно разошёлся:

– Потребовал, чтоб ему трёх красивых мальчиков на потеху отдали. Люди возмутились, сказали: «Не дадим». Наукары с оружием весь кишлак обыскали, трёх мальчиков нашли, привели. Зухуршо их в горы повёз. Тогда талхакский удалец, шикор-охотник Абдукарим Тыква рассердился, сказал: «Станем ли зулм, угнетение, терпеть?» Подпоясался, в горы пошёл, Зухуршо убил, голову ему отрезал…

Опять заврался, думаю.

– Сказку тебе в Талхаке рассказали или сам сочинил?

Бабай не обиделся. Слез с ишака и с таинственным видом приоткрыл хурджин, перекинутый поперёк ослиной спины. Из мешка шибануло мертвечиной. Бабай молча кивнул: смотри, мол. Я зажал нос и заглянул.

Ни хера себе! Чья-то голова. Лежит лицом вниз, видны только слипшиеся от крови волосы на затылке.

– А этикетка имеется? Чем докажешь, что это Зухур?

Бабай запустил руку в хурджин, ухватил голову за волосы и вытянул наружу.

– Вот!

Не знаю даже, как описать. Позднее вспомнил, на что было похоже. Нас в пятом классе возили на автобусе в Душанбе, в музей. В одном зале на высоких подставках лежали головы из серого камня. Экскурсовод объяснила, что это шедевры искусства древней цивилизации. Не понимаю: чем было любоваться. Лица слепые, выщербленные, со сколотыми носами… Страхолюдные, но, спасибо, не особо страшные. А безносая башка, которую бабай выхватил из мешка, была жуткой. Жёлтая, в пятнах, в запёкшейся крови и струпьях… В ухо зачем-то продета грязная тряпка, связанная в кольцо.