Империя. Роман об имперском Риме - Стивен Сейлор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Домициан закончил совещаться с Катуллом и позвал Стефана. Управитель поспешил к подиуму, Катулл отступил.
– Господин, – произнес Стефан, – едва документ попал мне в руки, я сразу отправился к тебе.
– Что там?
– Список имен, господин. Я думаю, ты будешь потрясен, когда взглянешь.
Катулл шагнул к балкону. Луций отошел подальше, насколько мог. Он снова глянул за перила. Очередной луч, пробившись сквозь тучи, упал прямо на далекие солнечные часы внизу. Что-то не так. Прищурясь, Луций всмотрелся. Судя по тени, сейчас не шестой час дня – в полдень тень пропадает, – а пятый.
Луций оглянулся на водяные часы. Они, несомненно, показывали час шестой. Неправильно идут. Их подкрутили.
Между тем Стефан протянул Домициану документ. Император развернул свиток и уставился на него. Нахмурился:
– Что такое? Я вижу только список провинциальных магистратов. При чем тут…
Стефан проворно и ловко ослабил на левом предплечье бинты и сунул под них руку. Вытянув оттуда кинжал, он бросился на императора. Домициан сидел высоко, и управителю не удалось поразить его в сердце. Клинок вонзился в пах.
Домициан взвыл от боли и ударил Стефана в лицо. Управитель отшатнулся, сжимая окровавленный кинжал. Домициан метнулся вперед, опрокинув трон. Микроцефал завизжал и бросился прочь с дороги, а Домициан и Стефан сцепились в смертельной схватке.
– Мой нож! – крикнул Домициан. – Тот, что держу под подушкой, – сюда его!
Существо пронеслось мимо Катулла, задев его локтем и оттолкнув дальше на балкон, где тот чуть не сшибся с Луцием, прежде чем вцепиться в перила. Существо вбежало в опочивальню и секундой позже выскочило с потрясенным лицом. В одной руке у него были ножны, в другой – рукоятка без лезвия. Кинжал, что хранил под подушкой Домициан, подменили фальшивым.
Вбежали еще придворные. Они навалились на Домициана, который ревел и бешено сопротивлялся, как отбивающийся от собак лев.
– Что происходит? – крикнул Катулл. – Господин, чем помочь?
Слепец вдруг осознал, что рядом стоит Луций. С животным рыком он бросился на него. Точность его ориентировки и бешенство застали Луция врасплох. Пока Домициан боролся с придворными, Луций с Катуллом сражались на балконе.
Катулл норовил впиться острыми ногтями в глаза и нос противника, укусил его в руку. Луций схватил слепца за за пястья, пытаясь обездвижить, но тот был чересчур силен: удалось лишь толкнуть его к перилам. И прежде чем Луций понял, что происходит, Катулл уже перевалился через них и с душераздирающим воплем рухнул в сад.
Услышав тошнотворный звук удара, Луций посмотрел вниз. Упав навзничь с раскинутыми руками и ногами, Катулл накололся на металлический указатель солнечных часов. Тело разошлось почти надвое. Рот был разинут, глаза блестели. Конечности жутко дернулись и обмякли.
Тут Луций осознал, что в помещении позади него воцарилась тишина, которая нарушалась лишь тяжелым дыханием. Схватка закончилась. Стефан шагнул на балкон, встал рядом и подставил лицо солнцу. Волосы у него были растрепаны, изорванная одежда – в крови.
С левого предплечья свисали остатки бинтов. Рана выглядела весьма убедительно. Управитель перехватил взгляд Луция и осклабился:
– Сам распорол руку клыком вепря. Иначе никак, такую рану ни с чем не спутаешь.
Как там сказала о Стефане Флавия? Отважен и ничем не погнушается.
С затуманенным от солнца взором Луций, моргая, оглянулся. Посреди покоев лежала окровавленная масса в императорском пурпуре. Вооруженные ножами придворные стояли кружком, задыхаясь и онемело взирая на дело своих рук. Кровью был залит весь пол.
– Он в самом деле?.. – Луций запнулся.
– Тиран мертв, – сказал Стефан. Он гордо воздел кинжал. Кровь заблестела на солнце. Затем управитель раскрыл левую ладонь – в ней лежал амулет на цепочке. – По-моему, это твое, Луций Пинарий.
Луций забрал назад окровавленный фасинум.
99 год от Р. Х.
В Рим вернулись философы.
Со смерти Домициана прошло три года. Однажды утром в начале септембера – уже не германика – Луций принял в саду двух гостей, которых в Риме не было видно уже давно.
– Позор, что никто из вас не останется в городе, – посетовал Луций, отпив из чаши воды, приправленной яблочной кожурой, корицей и гвоздикой. Гостям подали вино, но Луций, как обычно, от него воздержался.
– Нет города, равного Риму, – ответил Эпиктет, который прибыл прошлым вечером, – но жизнь моя ныне там, где я основал школу, – в Никополе. Ученикам не занимать ни рвения, ни ума. Они вдохновляют меня не меньше, чем я их. И не следует забывать, что в тех местах от рассвета до заката говорят по-гречески без единого латинского слова. Я впервые в жизни чувствую себя дома.
– А ты, Дион? Как можно покинуть Рим теперь, когда ты вернулся?
Вид софиста остро напомнил Луцию о беге времени. Диону теперь было за шестьдесят, и он выглядел намного старше, чем в их последнюю встречу. Конечно, и сам пятидесятидвухлетний Луций в глазах Диона наверняка постарел.
– Когда Нерва стал императором и отменил ссылку, я возликовал, – сказал Дион. – Я стосковался по Риму, но еще милее мне было вернуться наконец в Прусу. При столь многочисленных переменах я чувствую, что мое место – в родном краю, на службе у друзей-вифинийцев. В Прусе тихо и славно. Мне кажется, долгая разлука с Римом излечила меня от него. У тебя, Луций, очень уютно, о большем и мечтать нельзя, но как же шумно и многолюдно на римских улицах!
– И смрадно! Не забывай о запахах, – напомнил третий гость.
Приглашая старых приятелей, Луций подумал, что приход двух философов – отличный повод примириться и с Марциалом, хотя о примирении, пожалуй, тут речь не шла: они с поэтом не ссорились, а лишь отдалялись друг от друга с годами. Решив отбросить горечь, которую внушали ему отношения поэта с Домицианом, Луций позвал Марциала на встречу с общими друзьями.
– О, ну у тебя-то есть основательная причина жить в Риме, – заметил Дион. – Надо же порадоваться похвалам, которые ты получаешь после изрядно запоздавшей публикации свода твоих произведений. Наконец-то твой гений признали вне – как бы выразиться? – круга избранных, которые им наслаждались.
– Ха! – отозвался Марциал. Он тоже значительно постарел. Немного младше Диона, он выглядел старше – вероятно, в силу излишеств, которым предавался при дворе Домициана. – Похвалы? Что мне до них? Славословием не оплатишь жилье, а оно, между прочим, изрядно подорожало. Почему всякий раз при смене императора стоимость жизни растет? Как только улажу дела, сразу уеду из Рима. Почему бы и нет? Я вкусил от всех здешних мальчиков, какие стоят того, – по крайней мере, тех, что мне по средствам. Я возвращаюсь туда, где родился, в Испанию; говорят, что и мальчики, и жилье там намного дешевле.
– Наш новый правитель тоже родом из Испании, – заметил Луций. – Похоже, Траян – первый император, родившийся на чужбине.