Трактир на Пятницкой. Агония. Вариант «Омега» - Николай Иванович Леонов

— На площади Дзержинского, наверное, тоже отбирают оружие?

Скорину почему-то стало спокойнее. Какая бы дорога ни предстояла, всегда успокаиваешься, когда она одна и ее хорошо видно. Маггиль снял телефонную трубку, набрал номер.

— Чем занимаются в лазарете? Мальчика нет? Прекрасно, он сегодня и не нужен, пусть отдыхает. — Маггиль, рассеянно посмотрев на Скорина, повесил трубку. — Идемте, капитан, я вам покажу мое скромное хозяйство. Уверен, что оно произведет на вас впечатление. Вы мне расскажете, чем оно отличается от вашего на площади Дзержинского.

— Я не совсем понимаю, гауптштурмфюрер, — Скорин пожал плечами, — но гостю неудобно отказываться.

— Вы шутник, капитан. Идемте. — Он распахнул дверь. — Уверен, что очень скоро вы меня поймете.

Вернувшись от руководства управления, майор Симаков, мягко выражаясь, находился в дурном настроении. За последний месяц майор еще больше осунулся и сейчас щуплой невысокой фигурой, вечно торчащими вихрами напоминал подростка. Это при пятом-то десятке и генеральской должности!

Он крепко поспорил с начальством и был фактически выставлен из кабинета. Сдаваться майор не собирался. Он знал, что его предложение не понравится комиссару. Поэтому, заготовив рапорт, ждал благоприятного момента. Казалось, сегодня такой момент настал.

На оперативном совещании руководящего состава управления говорилось о том, что генеральный штаб ставит перед разведкой большие задачи: необходимо выяснить планы вермахта в летней кампании сорок второго года. В связи с этим требуется нацеливать людей на получение стратегической информации, для чего необходимо приобрести новые источники.

Такая постановка вопроса позволила Симакову задержаться после совещания, чтобы посоветоваться по поводу проводимой в Таллине операции. Комиссар хорошо знал Шлоссера и очень одобрительно относился к операции, получившей кодовое название «Омега».

Симаков, начав разговор о Таллине, преследовал конкретную цель. Он решил послать в Таллин в помощь Скорину еще одного человека, и не кого-нибудь, а обязательно Петрухина. Для этого была необходима санкция комиссара. Майор, не называя фамилии, доложил общий план. Выслушав Симакова, комиссар сказал:

— Принципиально я не против. — Он кивнул, положил руку на телефон, собираясь куда-то звонить. — Шлоссер заслуживает такого внимания.

Симаков, решив, что дальше тянуть бессмысленно, протянул папку:

— Я нашел подходящего человека. Наш бывший сотрудник Петрухин.

— Почему бывший? — Комиссар открыл папку. — Петрухин? — Вспоминая, он морщился и листал личное дело. — Петрухин. Да я же приказал его отчислить. Помню. — Комиссар отодвинул папку. — Удивлен, Николай Алексеевич. Мы же с вами говорили о Петрухине. Смелый человек, но недисциплинирован. Недостаточно контролирует свои эмоции. Он нам там выкинет еще что-нибудь. В этой операции ошибаться нельзя. Ищите другую кандидатуру. — Комиссар повернулся к телефону, давая понять, что разговор окончен.

— Виктор Иванович, с Петрухиным тогда явно поторопились. Я виноват… — Симаков хотел повернуть разговор таким образом, что, мол, он, майор Симаков, виноват в том, что раньше не восстановили Петрухина на работе.

— Николай Алексеевич, — перебил комиссар. — Я, кажется, достаточно ясно выразился. Петрухина увольнял я. Вы тогда здесь не работали. Защитники мне не требуются. Знать вы о Петрухине ничего не можете. Вы свободны.

Симаков вытянулся, но не сдвинулся с места:

— Прошу меня выслушать, Виктор Иванович.

— Повторяю, вы свободны! — Комиссар встал, указал на принесенную Симаковым папку. — Личное дело Петрухина верните в архив.

Вспоминая свою неудачу и набегавшись вдоволь по кабинету, Симаков постепенно успокоился и не только не сдал личное дело Петрухина в архив, но, вызвав Веру Ивановну, попросил ее напечатать запрос о месте службы бывшего разведчика.

Шлоссер проснулся в отвратительном настроении. Чертыхаясь, встал, сделал гимнастику. Мстя себе за почти ежедневное пьянство, добавил несколько упражнений. Он дольше обычного пролежал в ванне. Стоял под холодным душем, пока окончательно не замерз. Растеревшись жестким полотенцем, облачился в лучший костюм, новую белоснежную рубашку, долго выбирал запонки и галстук и, брезгливо оглядев себя в зеркало, вышел к завтраку.

— Кофе холодный, — заявил он, не успев еще сесть за стол.

— Господин барон, уже пятнадцать минут восьмого…

Шлоссер не дал денщику договорить.

— Я не в казарме, черт тебя побери! — Шлоссер бросил салфетку на колени, съел омлет, ожидая свежего кофе, быстро пролистал газеты. Войска Манштейна вступили в Севастополь и ведут тяжелые уличные бои… На остальных участках бои местного значения.

— Генерал тоже с утра бывал в плохом настроении, — разговаривал сам с собой Хельмут, меняя тарелки и наливая в рюмку коньяк. — А когда генерал одевался с утра, как на бал, значит быть беде.

— Убери со стола коньяк, чтобы я его за завтраком больше не видел, Хельмут. Где кофе, черт тебя побери?! — Шлоссер отбросил газеты, вышел из-за стола, встал у открытого окна.

Туман прилипал к остроконечным крышам города, нехотя опускался в узкие улочки, забивался в темные углы. Шпили крыш уже высохли, а на улицах еще было сыро. Город напоминал Шлоссеру топкое болото, где любая неосторожность может привести к гибели.

Завтра Маггиль должен отдать русского. Франц утверждает, что русский молчит, не то что не дает показаний, а просто молчит. Не говорит ни слова. В Таллине ли вообще этот высокий капитан? Франц мог обмануть, доложить о нем начальству. Русского забрали. Может быть, сейчас он уже в Берлине. Теперь никто, даже адмирал не вырвет его из рук СД. Капитан исчезнет. Результат — ноль. Шлоссера, как не выполнившего личный приказ фюрера, в лучшем случае сошлют назад в имение, а скорее всего, направят с понижением на фронт. Черт дернул заигрывать с чернорубашечниками!

— Кофе на столе, господин барон.

Шлоссер прошелся по комнате, едва сдерживая себя, чтобы беспричинно не отругать старого Хельмута, сел за стол, обжигаясь, выпил две чашки кофе. Хельмут смотрел осуждающе: этого раньше не бывало с бароном, две чашки кофе станет пить только плебей.

По комнате рассыпались трели междугородного телефонного звонка. Хельмут, опередив Шлоссера, снял трубку.

— Особняк барона Шлоссера, — сказал он официально. — Одну минуту, господин капитан, сейчас доложу. — Хельмут прикрыл трубку рукой. — Господин барон, из канцелярии адмирала Канариса.

Выждав несколько секунд, Шлоссер взял трубку.

Безукоризненно вежливый капитан передал привет от адмирала и отца, справившись о здоровье, несколько минут распространялся о погоде. Шлоссер отвечал междометиями, а в конце разговора попросил позвонить завтра вечером. Капитан ответил, что всегда рад, пожелал всех благ, повесил трубку.

Разговор с Берлином испортил настроение окончательно. Шлоссер долго смотрел на черный равнодушный аппарат, снова снял трубку, набрал номер. После долгих гудков ответила Лота.

— Вас слушают, — неуверенно сказала она. Шлоссер молчал, пытался представить, как она выглядит — как одета, какое у нее выражение лица. Вчера, после ухода Маггиля, глаза у нее из голубых превратились в черные… Лота дунула в трубку и повторила: — Вас слушают. — Она еще