Ведьмин зов  - Марина и Сергей Дяченко

– Ладно, – сказал он, захваченный ее азартом. – Ты выйди, пожалуйста, пока я буду путаться в штанинах и выглядеть смешно.

– Жду, – сказала Эгле. – Подай знак, когда будешь готов.

Он позвал ее очень скоро:

– Слушай, а у гульфика есть отдельная застежка или они так и ходили – нараспашку?

* * *

– Ты посмотри на себя! Ты только посмотри!

Она сконструировала этот костюм для идеального, фантастического героя, она вложила в него слишком много себя, своего представления о благородстве и милосердии. То, как эта одежда и этот человек подошли друг другу, привело ее в священный трепет. Эгле в восторге бегала вокруг, поправляя детали, разглаживая кое-где примявшиеся кружева.

Мартин остановился перед зеркалом:

– Как этот пафосный тип оказался у меня в квартире?

Входя в образ, он выпрямил и без того прямую спину и вздернул подбородок. Эгле казалось, что в глазах у него отражается свет далекого огня, но не чадных инквизиторских факелов, а белых свечей в бальных залах и на военных советах, сигнальных костров и походных очагов. У него было тонкое, аристократическое, властное лицо – по крайней мере, те несколько секунд, пока он не состроил ей рожу.

– Не балуйся! – Эгле возмутилась. – Я тобой любуюсь, а ты…

– А я стесняюсь. Ты так смотришь, что мне хочется влезть на табуретку и прочитать стишок.

– Тебя надо снимать!

– С табуретки? С должности?

– В кино!

Она притащила из кухни фольгу для запекания, которую сама и купила на прошлой неделе, и рассеяла по комнате солнечный луч, лежащий на подоконнике. Для съемок ей нужен был хоть какой-нибудь свет.

– Настанет день, – бормотала Эгле, – и я притащу тебя в студию в Вижне, и ты не отвертишься. Я устрою профессиональную фотосессию… Теперь представь, что у тебя на боку висит меч.

Он положил руку на воображаемый эфес. Эгле забралась на стул и сняла его сверху, спустилась, подступила вплотную, отошла, уперевшись лопатками в стену:

– Посмотри на меня! А теперь сюда! А теперь не смейся, сделай каменное лицо… Я сказала – каменное! Тебе только что донесли, что битва проиграна!

– Какая битва?!

– Решающая! Ты поставил на карту все, но твое войско разбито врагом, остатки разбежались…

– Это почему еще?

– Потому что союзники предали тебя! Ага! Во-от! Вот это взгляд, теперь верю! А сейчас стань у окна и смотри вдаль, на огромное вражеское войско, которое уже подходит к стенам крепости…

– Ну крепость-то ты мне позволишь отстоять?! – Он посмотрел с тревогой.

– Вряд ли, – злорадно сказала Эгле, продолжая щелкать. – У тебя жалкий гарнизон, а у врага – много тысяч латников с катапультами!

– Зато у меня лучники с бронебойными стрелами, – сказал Мартин хищно, – горящее масло, раскаленное олово, требушеты и неслыханный боевой дух.

Эгле подключила вспышку и сверкала теперь, как молния, не останавливаясь ни на секунду:

– Что станет с боевым духом, когда у защитников закончится еда?

– Никто не сдастся! Я выйду на стены в первых рядах! – Кружевной воротник лежал на его плечах самым естественным образом, а темно-синий бархат с золотым шитьем гармонировал с цветом волос и сверкающих глаз. Эгле не прекращала съемку:

– Правильно! Иди! Победа или смерть! Ты рыцарь, Мартин, а не…

Она хотела сказать «а не инквизитор», но прикусила язык. Есть границы, которые пересекать не следует.

* * *

В воскресенье, во второй половине дня, его начинали теребить и дергать. То есть дергать его пытались и раньше, начиная с вечера пятницы, но Мартин решительно переносил все вопросы на понедельник или отключал телефон.

В воскресенье работа шла за ним по пятам, как изголодавшийся зверь. Телефон звонил каждые полчаса.

– Понимаешь, – говорил Мартин виновато, – раньше я в эти дни брал дежурства, ходил в патрули, всех консультировал по первому требованию. Они привыкли, что у меня нет выходных.

– Пусть отвыкают.

– Я говорю то же самое. Но у меня нет такого таланта, как у отца, который одним взглядом всех доводит до истерики.

Они сидели на холодной и почти пустой набережной. Солнце опускалось в море, это был безыскусный честный закат с парой крохотных облаков на чистом небе, с белой полоской от пролетевшего самолета, с медным, как сковородка, огромным диском, едва коснувшимся горизонта.

– Представь, вот так и замрет, – сказала Эгле. – И не будет опускаться, зависнет. Люди забегают, запаникуют…

– А мы будем сидеть и смотреть. – Мартин обнял ее, она зарылась носом в его мягкий шарф.

В сотне метров, на пляже, профессиональный фотограф со штативом и камерой снимал на фоне солнца девушку в купальнике, та прыгала, ходила колесом, замирала в балетных позах и, кажется, совсем не чувствовала холода.

Эгле засмотрелась на нее, а потом, скосив глаза на Мартина, вдруг поняла, что он сейчас не здесь. Не с ней. В другом месте. Эгле стало обидно.

– О чем ты думаешь?

Он спохватился:

– Извини. Замечтался.

– Нет, ну серьезно, что тебя так увлекает?

– Проклятый новый кодекс, – сказал он отрывисто. – Но мы об этом говорить не будем, и так уже мало осталось времени… Поехали ужинать?

Они много чего успели за эти два дня. Жарили рыбу на мангале под навесом, на почти пустом зимнем пляже. Смотрели кино, валяясь в постели, Эгле пересказывала ему биографии всех актеров и хвалилась личными знакомствами, а он удивлялся, как ребенок. Катались на машине по окрестным горам и ели мороженое под огромными соснами. Выходили в море на моторной яхте и загорали на разогретой солнцем палубе, пока капитан, он же кок, он же официант, накрывал в каюте ужин. Грелись у камина в прибрежном ресторанчике. И каждую минуту помнили, что самолет уже заправлен, что он выруливает на взлетную полосу – тот самолет, который унесет ее обратно в Вижну.

* * *

– Сегодня суббота? – Эгле зевнула, не открывая глаз.

– Понедельник. – Он обнял ее под одеялом.

– Суббота, – повторила она упрямо. – Я хочу субботу. Я не хочу никуда улетать.

– Оставайся.

– Когда-нибудь всех пошлю и останусь. – Она потерлась лицом о его подбородок. – А который час?

– Полвосьмого.

– Сколько?!

Она вскочила и рысью убежала в ванную. Мартин поднялся тоже; конец каникул – вот что он чувствовал. Конец прекрасных каникул длиной в два дня и две ночи. Потом у Эгле начнется съемочный период и она вообще не сможет к нему прилетать.

– Ты меня отвезешь? – Она вышла из ванной, на ходу расчесывая влажные волосы – сиреневые у корней и жемчужные на кончиках.