Последнее дело Лаврентия Берии - Сигизмунд Миронин

Когда мы въехали в ворота и на дорожке возле дома машину остановили Н.С. Хрущев и Н.А. Булганин, я решила, что все кончено… Я вышла, они взяли меня под руки. Лица обоих были заплаканы. «Идем в дом, — сказали они, — там Маленков и другие наши тебе все расскажут». В доме, уже в передней, было все не как обычно; вместо привычной тишины, глубокой тишины, кто-то бегал и суетился. Когда мне сказали наконец, что у отца был ночью удар и что он без сознания, — я почувствовала даже облегчение, потому что мне казалось, что его уже нет. Мне рассказали, что, по-видимому, удар случился ночью, его нашли часа в три ночи лежащим вот в этой комнате, вот здесь, на ковре, возле дивана, и решили перенести в другую комнату на диван, где он обычно спал. Там он сейчас, там врачи, мне можно идти туда.

Берия не перебивал погрузившуюся в воспоминания дочь Сталина. Наконец он спросил:

— Что делал Булганин?

— Он меня утешал после того, как я разревелась.

— Что было потом?

— Я пошла в служебный флигель. Там собралась вся прислуга и охрана. Сидели в столовой.

— Что обсуждали?

— Обсуждали, как все это произошло. По радиоприемнику, кажется, шла какая-то музыкальная передача.

— Кто еще там был, кроме охраны и прислуги?

— Была медсестра, проявлявшая в ванной комнате кардиограмму.

— Одну минуту. То есть вы утверждаете, что у Сталина перед смертью снимали кардиограмму?

— Да.

— Когда тело товарища Сталина отвезли на вскрытие?

— Рано утром 6 марта, но его раздели прямо на даче.

— То есть вы утверждаете, что тело товарища Сталина раздели на даче, а не в морге?

— Да, так и было.

— Надеюсь, что все, о чем здесь говорилось, останется между нами, — сказал Берия и вышел из кабинета.

Итак, заключил Берия, 28 февраля 1953 года Светлане Иосифовне Аллилуевой исполнилось 27 лет. Нет никаких данных, что отец поздравил ее или хоть бы вспомнил о ней. А ведь он в тот день был в Москве, поехал смотреть кино. Неужели в Кунцево не было кинозала? 1 марта дочь несколько раз звонила отцу, но не дозвонилась. Светлана Аллилуева утверждает, что врачей, прибывших на кунцевскую дачу, она раньше не видела. Академик Виноградов, как мы знаем, сидит, начальник Лечебно-санитарного управления Егоров — тоже. Министр здравоохранения СССР Смирнов — выдвиженец Сталина — исчез как раз накануне болезни… «Незнакомые врачи, впервые увидевшие больного, ужасно суетились вокруг. Ставили пиявки на шею и затылок, снимали кардиограммы, делали рентген легких, медсестра беспрерывно делала какие-то уколы, один из врачей записывал в журнал ход болезни…» — вспоминает Светлана. Из этих отрывочных свидетельств понятно, что медики (если это вообще были медики!) имели достаточно туманное представление о тактике лечения.

Затем Берия подготовил записку, доказывающую необходимость реабилитации военных и руководителей авиационной промышленности, осужденных в 1946 году по делу авиаторов. В тот же день Берия подписал другую записку, в которой предложил реабилитировать и освободить бывшего заместителя военного министра маршала артиллерии Н.Д. Яковлева, начальника Главного артиллерийского управления генерал-полковника артиллерии И.И. Волкотрубенко и заместителя министра вооружений И.И. Мирзаханова.

Было принято решение простить ГДР 580 миллионов марок долга. Берия выступал против. В присутствии Судоплатова Берия немедленно позвонил Маленкову, потом Хрущеву и, наконец, Булганину. Он общался с ними на «ты» и критиковал их.

Агент сообщил, что американцы синтезировали антикоагулянты дикумарол и варфарин. Их воздействие может давать клиническую картину, сходную с той, что наблюдалась у больного Сталина.

К концу рабочего дня пришел Пономаренко, который долго добивался встречи в Берией. В назначенное время в кабинет Берии в Кремле вошел высокий, рослый, дородный, стройный человек с удлиненным добрым лицом, мясистым подбородком. У него были густые черные дугообразные брови, нос длинный, с бульбообразным утолщением на конце, плотно сжатые губы. Со своими черными, хотя редкими волосами, при правильных чертах лица, он обладал в упор смотрящим взглядом и крепким телосложением. Своей представительностью Пономаренко невольно напоминал об обязательной для всех покорности его решению. На нем был классического покроя костюм. Берия пригласил его сесть и молча взглянул на Пономаренко.

— Товарищ Берия, я знаю вас как наиболее справедливого члена Президиума. Могу ли я задать вопрос прямо?

— Да.

— Почему меня вычеркнули из списка преемников?

— Пантелеймон Кондратьевич, против вас я лично ничего не имел и решение товарища Сталина по поводу вас я поддерживал, но старики решили иначе. Особенно резко против вас выступили товарищи Хрущев и Булганин.

— Понятно.

После пары-тройки ничего не значащих фраз Пономаренко откланялся и ушел. «Зря мы его выкинули из когорты», — подумал Берия.

Кремль жил странной жизнью. Окна по ночам продолжали светиться. Днем чиновники отсыпались, зато ночами чуть ли не до утра сидели по кабинетам, одинокие, как совы. Понять этот административный феномен было решительно невозможно. «Странно, Хозяин умер, а дело его живет», — подумал Берия. Он пытался бороться с этим феноменом, но безуспешно.

17 апреля, 16 часов 19 минут. Лэнгли

В штаб-квартире ЦРУ Даллес слушал молодого лейтенанта, только что подключенного к делу. Тот доложил, что Казанова сообщает, что ему необходимо убрать Берию. Он вышел на след отравления Хозяина и на их игры с картинами и древними книгами.

18 апреля, 12 часов 23 минуты. Лубянка

Из Литвы в МВД СССР пришло донесение, в котором сообщалось, что чекисты за неполных четыре месяца этого года провели 240 агентурно-оперативных комбинаций, захватили 72 руководителя националистического подполья, из которых 18 были перевербованы, 23 националиста использованы для других оперативных целей, а остальные арестованы для предания суду. После ликвидации бандформирований и уничтожения входивших в них военных преступников вооруженная борьба в республиках, занимавших западные территории СССР, постепенно приобрела характер законспирированного противоборства между спецслужбами националистов и стоявшими за ними МИ-6 и ЦРУ США и советской контрразведкой.

Академик Виноградов сообщил Берии: «Я недавно прочитал о новом антикоагулянте, разработанном в США. Это лекарство, снижающее свертывание крови. Они назвали его дикумарин».

Берия решил снова встретиться с Виноградовым, Академик рассказал, что он долго думал над историей болезни Сталина и вот что он надумал. «У товарища Сталина систолическое давление никогда выше 140 не поднималось. Товарищ Сталин любил париться в баньке, — сказал Виноградов, — если бы у человека была гипертония, то он бы не выдержал такой температуры. Гипертоника в баньку не затащишь, того и гляди гипертонический криз хватит».