Шкуро. Под знаком волка - Владимир Рынкевич

Разлучила нас с тобой,

Разлучила, развела

Чужая сторона!

Катя заплакала тихими слезами.

Допел свою песню генерал, с трудом добрался до комнаты, свалился и не успел еще заснуть, когда за ним пришли офицеры полковника Брайара.

Поспать почти совсем не удалось. В пять утра на улице зазвучала торжественная православная литургия. Перекрывая хор певчих, кто-то громко изрекал с искренностью отчаяния:

— И поведут вас к правителям и царям за Меня, для свидетельства перед ними и язычниками. Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать. Ибо Не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас…

— Какой сегодня день? — спросил Шкуро кого-то, кто расположился рядом.

— Двадцать восьмое, пятница.

— Пятница! Так чего мы ждем? Она уже пришла за нами.

XV

Первые грузовики подошли к воротам лагеря в 6.30, Литургия закончилась. Полковник Брайар прокричал команду:

— Господа офицеры, в машины! Первые — Доманов и его офицеры!

— Куда? — раздались нервные выкрики. — К Александеру на совещание? В НКВД? На расстрел? Не поедем!

— Вы все поедете. У меня приказ принять меры.

Майское солнце было уже высоко, открывались окна бараков и небольших домов, где тоже теснились обреченные офицеры. В открытом окне одного из ближайших домов увидели генерала Краснова — измученного старика. Он что-то кричал, но его не слышали.

На поляне, где только что прошла служба, офицеры сели тесными группами, прижавшись друг к другу, крепко держась руками.

— Уотсон, вперед! — скомандовал полковник.

У него все было предусмотрено. Рыжие, длинные, хамоватые солдаты с винтовками с примкнутыми штыками и с заточенными кирками бросились на сидящих офицеров. Крики боли, возмущение, русская отчаянная матерщина. Офицеров кололи, били прикладами, рубили кирками. Посадка на грузовики-фургоны началась. Несколько покалеченных офицеров не могли подняться — их затолкали в машины.

Шкуро и Доманова отвели к дому, где находился Краснов. Туда подогнали пассажирский автобус, засуетились у дверей с какими-то узлами. Шкуро и Доманову пришлось остановиться — в кущах старых разросшихся платанов с матом и выкриками возились казаки: «Высоко, мать их забрались, могли бы и пониже…» Цепляясь за ветви, на землю с неприятным лошадиным грохотом свалилось тело Медвянов я. Посиневший язык торчал изо рта, на шее вдавленный в кожу — белый шнур. «На электрошнуре, — объяснил казак. — Вон, второй, полегче». Маленького Аликова сняли руками. Его большие черные глаза смотрели прямо на солнце. Подошел английский офицер. Переводчик доложил ему, что «из трех попыток две удачные».

— Что же это они? — заплакал вдруг Доманов. — Как это они?

— А вот так, — зло ответил Шкуро. — Тебя еще на Лубянке помучают, а они отмучились.

В автобус усадили сначала семью Краснова: сам дряхлый генерал, его жена, брат, племянник. За ними вошли генералы Шкуро, Доманов, Саломахин, Васильев. Краснов, отдышавшись, сказал Шкуро:

— Андрей Григорьевич, у вас же орден Бани. Вы под защитой английского короля.

— Англичанка, сука, продала нас, как всегда, — ответил Шкуро.

— Нет, нет. Что вы. Я напишу письмо. Одно я уже написал. Коля, давай бумагу, чернила. Будем писать…

Подошла легковая машина. Из нее вывели генерала Султана-Келеч-Гирея. Когда-то вместе со Шкуро он прорывал фронт 11-й красной армии. Князь чинно поздоровался, сел, сказал:

— Со своими кавказцами я попрощался. Советовал им: пусть немедленно уйдут и забудут о нашей мечте освободить Кавказ и кавказские народы. Сам я слишком стар, чтобы продолжать борьбу. Сдаюсь на милость победителя.

— У большевиков милости не ищи, князь, — сказал Шкуро, — Они ж нелюди.

Автобус прошел вдоль грузовиков и занял место в голове колонны. Несколько сот машин, около двух тысяч казачьих офицеров. Фургоны открыты, и Шкуро увидел почти всех своих, печально помахал им папахой. Одного не нашел и спросил Доманова:

— Тимофей, а где Гринчук?

— Не знаю. С вечера не видел. Может быть, тоже… — ответил тот и безнадежно махнул рукой.

Машины двинулись навстречу солнцу сквозь невысокие скалы и котловины Восточных Альп. Неужели такая прекрасная дорога ведет к смерти? Некоторые офицеры еще могли утешаться мыслью, что едут на совещание с Александером, или надеялись на другое чудо, и радовались, когда колонна у озера Клагенфурта свернула на юг, к Италии. Однако через несколько минут — крутой поворот на север. Тяжкие камни легли на офицерские сердца — дорога шла к Советской зоне оккупации. С машин через борта полетели погоны, поясные ремни, документы, бумажники, шпоры. Один из казачьих офицеров прыгнул за борт, но неудачно: упал, и английские солдаты схватили его. В это же время с другой стороны несколько офицеров выпрыгнули на дорогу и побежали в лес. Вслед им стреляли, но догонять не стали. Возможно, кто-то из этих людей спасся.

Кузьменко был спокоен — не волновали его ни жизнь, ни смерть, но хотелось увидеть хоть краешек земли, считающейся сейчас русской. Там ждут их русские люди. Он думал о ней, вдруг она врач, или медсестра, или просто служит кем-то в армии, вдруг он увидит ее. Если так случится, сам не покажется — только на нее взглянет.

Колонна подъехала к большой реке, покойно текущей среди старого леса. Поредели деревья, открылся городок Юденбург, небольшой поворот и широкий мост через реку. На противоположной стороне, на высоком столбе огромный красный флаг с серпом и молотом. Вдоль моста — английские броневики и пулеметы. Машины медленно въехали на мост и остановились, упершись в шлагбаум, закрывающий въезд на противоположный берег. Там — шеренга солдат с автоматами, офицеры в голубых фуражках, колючая проволока вдоль берега. Вот она Россия. Кузьменко улыбался — наконец-то увидел. Некоторым офицерам по разным надобностям разрешили выйти из машин на мост. Улыбающемуся Кузьменко тоже разрешили. Он подошел к перилам: вниз — метров пятьдесят, под водой посверкивает каплями крупный камень. Возможно, подводная скала. Заученным еще с кубанского детства движением сиганул через перила и вниз. С адской скоростью ринулась на него вода, камень, смерть!

Первым выехал на берег генеральский автобус. Проверили пассажиров и отправили машину на завод — там было приготовлено место для генералов. Выезжали с моста на берег следующие автобусы, встречающим по списку передавали офицеров, автобусы отправлялись обратно. Офицеров растрепанных, растерянных пытались построить шеренгами. К Колкину подошел советский солдат. Заинтересовался часами:

— Покажь. О, золотые. Шлепнут тебя, паря. На что упокойнику часы? Отдай.

Колкин, не глядя на солдата, отдал часы и потом сунул руку дальше, в рукав. Сверкнуло заостренное стекло, и казак с силой воткнул его в горло. Брызнула кровь, упал казак, дергаясь в судорогах.