Хлеб по водам - Ирвин Шоу

— Да, представь, волнует. И даже очень.

— Я догадался об этом, лишь узнав о вашей переписке.

Кэролайн выдернула руки:

— И что же ты узнал об этой переписке?

— Достаточно. По крайней мере об общей, так сказать, сути. Но я не читал этих писем, нет. Не волнуйся, писем больше нет, их сожгли.

— Я и не волнуюсь, — вызывающим тоном заметила Кэролайн.

— Уцелели всего два письма. Вот они. — И Стрэнд достал из внутреннего кармана пиджака письмо от Ромеро, адресованное ему, и письмо от жены учителя биологии. Он хранил их там, опасаясь, чтобы они не попались случайно на глаза Лесли. Затем Стрэнд поднялся и протянул оба конверта дочери. Он отвернулся и все то время, что она читала письма, смотрел на океан. Затем вдруг услышал треск рвущейся бумаги и увидел, как она бросает разорванные в мелкие клочья письма в догорающий в камине огонь.

Тут Кэролайн разрыдалась и, когда Стрэнд подошел к ней, бросилась к нему в объятия.

— Ах, папа, папа! — сквозь слезы бормотала она. — Как это могло со мной случиться?.. Как только могут люди писать обо мне такие ужасные письма!

— Потому что ты была жестока и причинила им боль, — ответил Стрэнд, крепко прижимая к себе дочь и чувствуя, как все ее тело содрогается от рыданий.

— Но я просто валяла дурака, забавлялась!.. — жалобно всхлипнула она. — А большинство писем, которые написала Ромеро, просто скопировала с любовных писем одной девочки, моей соседки по комнате. И из разных отрывков из «Любовника леди Чаттерлей», и из романов Генри Миллера. Хотела казаться умной и дерзкой, думала, что он тоже будет смеяться, потому что, когда мы с девочками читали их вслух, мы очень смеялись, очень… Потом вдруг получаю от него письмо, где он пишет, что приезжает на День благодарения. И это меня испугало, потому что писал он всерьез. А старый профессор Свенсон — так он просто ходил за мной по пятам, преследовал, как какая-то больная собака. Он только и знал, что твердил: они с женой уже давно не прикасаются друг к другу. И мне стало его жалко. Я пообещала, что поеду с ним на День благодарения к его родителям. Мне просто необходимо было избавиться наконец от него и Ромеро. И тогда на День благодарения я уехала в Таксон с одним футболистом. Полный болван! Он только и знал, что пересказывать мне в мельчайших подробностях все матчи, в которых принимал участие чуть ли не с пеленок. И, о Господи, таких чудовищно скучных праздников у меня еще никогда не было!.. Вот, такая уж я у тебя стерва… — Она уже перестала рыдать и всю накопившуюся злобу и отчаяние вложила в это слово, «чудовищно», словно скука, которую довелось испытать во время уик-энда с футболистом, хотя бы отчасти смягчала вину.

Стрэнд разжал объятия, достал носовой платок и протянул ей, вытереть слезы. Хорошо, что оба эти письма сгорели, подумал он. Кэролайн подняла на него робкий взгляд:

— Я поступила очень скверно, да, папа? И ты будешь меня ругать, орать и топать ногами?..

— Наверное, я так и поступил бы, если бы считал, что крики и топот помогут. Но я вовсе не думаю, что ты совершила такой уж ужасный проступок. Мне кажется, ты поступила бездумно, а это иногда приводит к куда более скверным последствиям. Скажи, почему ты, говоря с Ромеро, повесила трубку, когда увидела меня?

— А мама знает о письмах? — спросила Кэролайн, и Стрэнд понял, что она уходит от прямого ответа на вопрос.

— Нет. И никогда не узнает, если сама будешь молчать. И все-таки скажи: почему ты сразу повесила трубку?

— Просто хотела извиниться перед ним. За то, что меня не было, когда он приехал в Аризону. И… — Тут она вскинула голову и, вызывающе глядя прямо ему в глаза, добавила: — И я пригласила его приехать сюда.

Стрэнд так и упал в кресло. Недаром он опасался, что разговор с дочерью получится нелегкий и долгий.

— Это не твой дом, Кэролайн, — сказал он, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее.

— Я же не предлагала ему остановиться здесь. Просто сказала, что мы могли бы встретиться в поселке.

— Когда?

— Он позвонит и скажет мне точно.

— С чего это вдруг тебе понадобилось видеть его?

— Да с того, что он просто очарован мной. — Казалось, само звучание этого слова, «очарован», приводит ее в восторг. — Он влюбился в меня с первого взгляда, когда мы встретились за обедом после того сумасшедшего футбольного матча, где он творил чудеса. Я сказала маме. Разве она тебе не говорила?

— Ну, наверное, несколько другими словами. А после того вечера вы с ним хоть раз встречались?

— Нет, ни разу. Только переписывались. Он так пылок, так умен…

— Да уж, — проворчал Стрэнд. — Ты права, особенно в том, что касается пылкости… Ты, кажется, говорила, он тебя пугает?

— Ну… теперь мне кажется, это только добавляет ему привлекательности. Другие мальчики, этот профессор Свенсон… — Она брезгливо сморщила носик. — Знаешь, на что они похожи? На холодное непропеченное тесто. И если Хесус согласен встречаться со мной, то я буду с ним встречаться.

— По всей вероятности, встречи эти будут проходить в тюрьме.

— В тюрьме так в тюрьме. И еще знай: я ни за что не вернусь больше в паршивый колледж, где обо мне говорят такие гадости!

— Это обсудим позже, — сказал Стрэнд. — Однако все же хотелось бы знать: есть доля истины в этих так называемых гадостях или нет?

— Ну, есть… Но совсем немного. Ах, папа! Ведь девочки и мальчики теперь совсем не такие, как в те времена, когда вы с мамой были молодыми. И ты это знаешь.

— Да, знаю. И мне это совсем не нравится.

— И мама знает. И в отличие от тебя не проводит дни напролет, уткнувшись носом в книжку и не замечая ничего вокруг! — пылко воскликнула Кэролайн. — Кто, как ты думаешь, подарил мне на день шестнадцатилетия противозачаточные таблетки, а?

— Ты хочешь сказать, что мама? — сказал Стрэнд.

— Да, представь! И ты, конечно, в шоке! — Стрэнд с болью отметил, какое торжествующе-злобное выражение возникло при этом на лице Кэролайн.

— Я не шокирован. Твоя мать — разумная женщина, — сказал Стрэнд. — И всегда знает, что делает. Просто я немного удивлен, что она забыла сказать об этом мне.

— А знаешь, почему она не сказала? Потому что мы с ней в сговоре!

— В каком еще сговоре? — с недоумением спросил Стрэнд.

— Все мы любим тебя и хотим, чтобы ты был счастлив, — как-то совершенно по-детски затараторила Кэролайн. — И у тебя сложилось о нас самое превратное впечатление, даже о маме. Только потому, что мы принадлежим тебе, ты считаешь нас чистыми, непорочными ангелами. На самом деле мы далеко не ангелы, нет! Но вынуждены притворяться, чтобы не расстраивать тебя. Притворяться чистыми, как грудные младенцы! Если хочешь знать правду, то мы — семейство актеров, все до одного, включая маму. А зритель у нас один — ты. Что же касается Элеонор и Джимми… знаешь, даже не хочется вдаваться в подробности. Ни один человек на свете не может быть ни святым, ни ангелом, и я много раз говорила маме, что надо перестать притворяться, что ты рано или поздно все равно узнаешь правду и тогда тебе будет еще больней. Но ты ведь знаешь маму, она у нас сделана из железа. И уж если что-то решит, ее не переубедить… Ну вот, пожалуй, и все. Теперь ты знаешь… Я не говорю, что все мы плохие. Мы просто люди. Обычные современные люди.