Кровная связь - Грег Айлс

– Я буду честен с вами, Кэт. Мне никогда не нравился ваш дед. Я уважал его мастерство, его работу на благо города, но это, пожалуй, единственные добрые слова, которые я могу сказать в адрес Билла Киркланда. Что касается того, о чем вы меня спрашивали, то вот что я вам скажу: ему почти восемьдесят, и он принимает «виагру», как и любой пациент из тех, кого я лечу. Мне это известно, потому что он получает ее бесплатно от одной из фармацевтических компаний. И насколько я знаю, он не посещает ни одну женщину в городе… С другой стороны, я не знаю доброй половины того, что происходит здесь. Так что этот факт не может служить доказательством. – Когда я поднимаюсь, Доктор Кейдж спрашивает: – Как поживает ваша тетя Энн? Мне приходилось лечить ее от депрессии, когда она разочаровывалась в своих психотерапевтах.

– Она умерла.

Доктор Кейдж явно потрясен.

– Как это случилось?

– Самоубийство. Вчера ночью.

– Господи Иисусе! Какой ужас!

– Энн никогда не заговаривала с вами о сексуальном насилии?

Он отрицательно качает головой.

– Она была одержима стремлением родить ребенка, это я помню отчетливо. А с вашим дедом у нее были подлинные амбивалентные отношения любви-ненависти. Она зависела от него буквально во всем и ненавидела себя за эту зависимость.

– Вам ничего не известно об операции по удалению аппендицита, которую она перенесла на острове?

Доктор Кейдж смеется.

– Черт, да я, наверное, не меньше дюжины раз слышал, как Билл рассказывал эту историю. Он держал себя так, словно сделал пересадку сердца перочинным ножом с помощью мази для растирания.

– Когда это случилось, Энн было десять лет. По-вашему, она могла забеременеть в таком возрасте?

Доктор Кейдж, прищурившись, пристально смотрит на меня и отрицательно качает головой.

– Нет. За свою более чем сорокалетнюю практику я один-единственный раз видел беременную одиннадцатилетнюю девочку. Может быть, два раза. Боже Всемогущий, да вы решили перепрыгнуть бездонную пропасть, верно?

Я киваю.

– Похоже на то.

Он переводит взгляд на Майкла.

– Позаботься об этой девочке. Она, конечно, выносливая и жесткая, но не настолько, как сама о себе думает.

– Я так и сделаю.

Доктор Кейдж пожимает Майклу руку и уходит.

– Ты по-прежнему хочешь эксгумировать тело отца? – обращается ко мне Майкл.

– Сильнее, чем раньше.

Он вздыхает и ведет меня в приемную. По белым плиткам коридора тянется кровавый след, а возле двери в приемный покой виднеется кровавый след ноги. В мгновение ока я переношусь в свою спальню, где на полу остались такие же отпечатки. Дверь расплывается у меня перед глазами, а колени подгибаются. Майкл берет меня под руку и ведет мимо любопытных в приемном покое.

– Я отвезу тебя к себе в офис. Срочно нужно сделать кое-какие анализы, – говорит он.

Я прищуриваюсь от яркого солнечного света, и перед моими глазами мечутся безумные образы. Надгробная плита на могиле отца… Я, совсем еще маленькая девочка, кладу Лену-леопарда в его гроб…

– Нет. Если я остановлюсь, у меня не хватит сил начать все с начала. Так что мы идем дальше.

Городское кладбище Натчеса – одно из самых красивых в мире, но сегодня оно не приносит в мою душу успокоения. Я веду машину матери по одной из узких асфальтированных дорожек, сама она сидит рядом со мной и выглядит такой встревоженной, какой я ее давно не видела. Она заметно постарела после смерти Энн. Кожа у нее посерела и обвисла, а в глазах появилось сумрачное и хмурое выражение.

– Не понимаю, зачем понадобилось приезжать сюда, – тихим голосом говорит она. – Мы и так будем здесь очень скоро, на похоронах Энн.

– Я хочу увидеть папину могилу. Я хочу, чтобы наша семья собралась вместе, когда я стану говорить с тобой. Я хочу, чтобы мы были втроем.

– Какая муха тебя укусила? – Она смотрит сквозь лобовое стекло прямо перед собой. – Тебя разыскивает ФБР. Ты довела до белого каления отца и Пирли. Отец затеял очень шаткую сделку, пытаясь спасти город, и в ужасе от того, что ты можешь похоронить ее, устроив все эти неприятности.

Я продолжаю вести машину по туннелю из дубов, вдоль длинных оградок кованого железа и мавзолеев, скрытых за деревьями. Наш семейный участок расположен в старой части кладбища, где кривые и узловатые ветви гигантских дубов опускаются до самой земли, а бородатый мох, густыми длинными гирляндами свисая с деревьев, драпирует все в густую тень.

– Ты часто бываешь на могиле папы? – спрашиваю я.

Мать не отвечает.

Если бы Майкл не высадил меня в магазине матери, по моему настоянию, ни за что не удалось бы уговорить ее поехать на кладбище. Но, предложив отвезти ее домой, я заполучила в свое распоряжение ее машину и – по крайней мере, на данный момент – ее саму.

– Мама, ты принимала успокоительное?

Она устремляет на меня рассеянный взгляд:

– У тебя просто стальные нервы. Ты пила свое успокоительное каждый божий день.

– Верно, но сегодня я трезва как стеклышко. Можешь не верить, но я не пью уже целую неделю.

Мать оставляет мои слова без ответа.

– Я спрашиваю только потому, что мне интересно. Ты сама приняла лекарство или это дедушка дал его тебе?

Слабая вспышка гнева и раздражения.

– Где бы, по-твоему, я могла его взять?

Я ставлю ее «максиму» на траву рядом с низкой кирпичной стеной. За ней начинается семейный участок ДеСаллей. У нас нет мавзолеев, лишь белый мрамор из Алабамы за решеткой кованого железа, которую соорудили еще в тысяча восемьсот сороковом году. Отсюда не видно реку – ее могут увидеть только родственники тех, кто похоронен на Еврейском холме, – но в воздухе стоит аромат кедров и оливковых деревьев, а наличие тени с лихвой компенсирует панорамный обзор, открывающийся с крутого обрыва.

За этой оградой лежат почти все представители пяти поколений семейства ДеСаллей. Дедушка наверняка предпочел бы, чтобы Люка Ферри предали земле где-нибудь в другом месте, но моя мать, к ее чести, настояла, чтобы его похоронили здесь. Наверное, это единственный раз, когда она осмелилась пойти против воли отца и добилась своего. Если я попытаюсь затащить мать за ворота, она начнет сопротивляться, так что я просто захожу на огороженную территорию и не останавливаюсь до тех пор, пока передо мной не оказывается простой черный надгробный камень на могиле отца.

Вскоре я слышу скрип ворот, и на землю у моих ног ложится еще одна тень.

– Для чего мы сюда приехали? – негромко спрашивает мать.

Я не глядя беру ее за руку.