Потомок Одина - Сири Петтерсен

Он заговорил, не глядя на неё.

– Я думал, что веду бой, который что-то значит. Я был Колкаггой. Я был слугой Всевидящего. Но ты права. Без Него это ничего не значит. Всё бессмысленно. Всё, чем я был, песком просыпалось через мои пальцы и исчезло. И слепые вернулись, поэтому ты уйдёшь отсюда, что бы я ни сделал. Я уже проиграл этот бой.

– Нет! Нет, Ример. Ты не слышишь? Ты помогал мне выжить, чтобы я смогла уйти! Мы уже выиграли этот бой!

Он подошёл ближе к ней.

– Мы выиграем, когда Колкагги услышат то, что я скажу. Когда они поймут, что сражаются на стороне врага. Миром правит не Эйсвальдр, Хирка. Миром правит тот, на чьей стороне Колкагги. Когда они услышат меня. И когда мы убьём Урда Ванфаринна, ты сможешь остаться. Тогда мы победим.

Хирка слышала эхо слов Илюме. Колкагги. Это последнее, что слетело с её губ перед смертью. Хирка посмотрела на Римера и почувствовала проблеск надежды. Она отдала бы всё, что угодно, чтобы он оказался прав. Он был Колкаггой, он мог остановить Урда. И она смогла бы остаться, смогла бы жить здесь, в Равнхове. Здесь никому нет дела до гнили.

Надежда погасла в тот же миг, как она подумала об этом. Это безнадёжно. И всегда будет безнадёжно. Даже если Римеру удастся свалить Урда, даже если он займёт кресло и остановит войну, даже если она сможет остаться здесь, она никогда не станет частью его мира.

Вероятно, она сошла с ума. Она гонит его обратно в тот мир, где никогда не сможет дотянуться до него. Она больше никогда его не увидит. Она пристально смотрела на Римера и пыталась выжечь в своей памяти его образ, чтобы никогда не забывать. Белые волосы и волчьи глаза.

– Дай мне несколько дней, Хирка, – он подошёл к ней и остановился так близко, что она чувствовала тепло его дыхания.

– Для чего? – она прижала руки к бокам, чтобы они сами по себе не поднялись и не прикоснулись к нему.

– Восемь дней. Может, девять. Если за это время я не вернусь с известием, что Урд мёртв, ты можешь уходить. Но не раньше.

Она рассмеялась – больше ей ничего не оставалось.

– Ример, я не могу выбирать, когда мне уходить. Хлосниан дал мне семь дней. Через семь дней произойдёт прилив Потока, и он поможет мне уйти из этого мира. А ты просишь восемь.

Он закрыл глаза. Семь – слишком мало. Она знала. Четыре дня пути через Блиндбол в Маннфаллу, четыре дня назад. И это будет трудно даже для чёрной тени, без дочери Одина в нагрузку. Ример открыл глаза.

– Семь дней. Я пошлю ворона, как только Урд будет мёртв. Обещай, что не уйдёшь раньше, – он схватил её и притянул к себе. – Обещай!

Его холодные губы коснулись её щеки. Тело Хирки кричало от желания ощутить Поток, но она ничего не сказала. Они находились в Равнхове. Поток здесь силён, и она не сможет сопротивляться ему. Он разберёт её на части. Обнажит её. Он увидит всё, о чём она думает. Страх неизвестности. Опасное стремление просить его отправиться с ней, оставить Шлокну своего мира и отправиться в Шлокну её мира. И если он поймёт, как сильно она этого хочет, то может последовать за ней. Возможно, он пойдёт за ней, оставив свой мир в огне. Это будет почти так же ужасно, как и вероятность больше никогда не увидеть его.

– Я гниль, Ример. Что бы ты ни сделал, это не изменит моей сущности.

Он взял её лицо в свои ладони и улыбнулся. Взгляд его скользил по её лицу, как будто он пытался выяснить, как она устроена.

– Ты не гниль, Хирка. Ты никогда ею не была и никогда не будешь. Ты – всё что есть правдивого и доброго в этом мире. Это мы гниль. Не ты.

Хирка чувствовала, как её сопротивление слабеет с каждым его словом. Она растаяла, вытянулась и осторожно поцеловала его. Мягкое дыхание скользнуло по губам. Она чувствовала края его украшения под чёрной одеждой. Убийца с детским воспоминанием на шее. Он начал сливаться с Потоком. Она сглотнула и немного попятилась ещё до того, как Поток добрался до неё.

– Зарубка тебе, если уложишься в семь дней, – сказала она. Его глаза горели белым огнём. Он был живой молитвой со сжатыми кулаками.

Потом он надвинул на лицо чёрный капюшон и бросился вниз, с края обрыва.

Мир заканчивается в Равнхове.

Хирка прошла по безлюдному двору и перешла мост. Она спустилась по узкой каменной лестнице в ущелье и направилась дальше, между деревьями, к обители воронов. Трава была белой от инея. Сегодня здесь ещё никто не проходил. И никто не пройдёт. Каждый мужчина старше пятнадцати лет отправился на равнину, чтобы в последний раз сразиться с Маннфаллой. Чем закончится эта война, она не узнает.

На войну уехало много женщин. Женщины Равнхова были не похожи на женщин Маннфаллы. Майя оставила свой постоялый двор, чтобы повести в бой сотню мужчин. Хирка приблизилась к обители воронов и остановилась в дверях. В помещении пахло кровью. Двое стариков готовили недавно забитую дичь для воронов. Больше здесь никого не было. Молодые наставники воронов могли сражаться и поэтому уехали на войну. Один из стариков заметил её. Он покачал головой. И на седьмой день вестей от Римера не было.

Прибыл ворон от союзников Равнхова в Маннфалле с сообщением о торжестве по случаю последнего дня Ритуала. Праздник должен состояться сегодня. Прибывали также вороны с равнин. В лесах происходили стычки воинов из Маннфаллы, Равнхова и Ульвхейма. Время от времени предпринимались попытки прорваться через стражей горы Храфнфьелли. Одной маленькой группе это удалось, но их поймали ещё до того, как они добрались до резиденции хёвдинга. Значит, дело пошло. Война стала фактом. Но в Маннфалле будут танцы. Хирка не спрашивала о погибших, не хотела этого знать. Она ничего не может сделать.

Хирка вернулась в высокий зал, где её ждал Хлосниан. Камнерез стоял, закрыв глаза и положив руки на камень, с которым так долго работал. Он называл это сбором слухов. Зондированием. Хлосниан кивнул ей. Время пришло. Как скоро.

Хирка огляделась по сторонам. У неё не было ничего, кроме мешка. А что ещё ей может понадобиться там, куда она направляется? Этого не знал никто. Даже Хлосниан. Хирка взяла мешок, и вместе они отправились в путь. Разыскать лошадь было невозможно: у этих животных имелись более важные задачи. Поэтому они пошли к горе Бромфьелль пешком по тропинкам, начинавшимся за городом. На вершинах дул ветер, пошёл снег.

Ни один из них ничего не говорил. Когда началось последнее восхождение, небо посерело. Они взобрались на вершину, которая находилась немного ниже главной вершины, и устроили привал. Хлосниан рассказал, что у Бромфьелля три вершины. Когда-то считали, что на горе есть три пещеры, ведущие в логово обитающего в её недрах дракона. Дыхание Хлосниана стало более тяжёлым. Она сочувствовала ему, ведь камнерезу придётся проделать весь обратный путь в темноте. Одному. Без неё.