Мертвецы не катаются на лыжах. Призрак убийства - Патриция Мойес

– Ни о чем подобном речь не шла! – резко сказал Клод. – Мы с Джорджем обсуждали квантовую теорию.

– Ее связь с куриными мозгами, – сказал Эдвин, надевая на ястребиный нос пенсне, – представляется мне весьма отдаленной.

– Я там ни слова не понимаю, – жалобно сказал Джордж. – Лучше бы Клод это обсуждал с Мод и Джулианом.

– Персики, – сказал епископ, строго глядя на Генри.

– Простите, не расслышал?

– Персики напомнили мне Джулиана. То есть наоборот, он – их. Ненастоящие жители южной страны. Без веток не живут.

Тиббет хотел спросить: «Вы имеете в виду, что приезжие в Африке…» – как вдруг его взгляд упал на страницу кроссворда.

– А, – сказал он. – Персики!

– Именно. Четырнадцать по вертикали.

– Понятно. А растут они на ветках?

– Естественно. Я так записал, когда Джордж сказал про Джулиана, и это мне напомнило.

– О чем, сэр?

– О небо! – вдруг воскликнул епископ в возбуждении. – Клод, послушай. Лодочный шест…

– Что?

– Погоди, я не закончил. Теория, рожденная… лодочным шестом…

– Квантовая![46] – воскликнул Клод.

– Квантовая! – вскричал Эдвин, заполняя квадратики черной ручкой.

– Квантовая, – согласился Генри, пораженный совпадением.

– Ни одного слова из нее не понимаю, – сказал Джордж.

– Хэмфри, – сказал епископ, – терпеть не мог персиков. В доме их не держал. Мальчик был такой же, очень своеобразный – это семейное. Конечно, у них на востоке на Рождество был пудинг. Я только что говорил мистеру Тиббету. Без веток…

– Да, я тебя слышал. – Клод подошел к брату, заглянул через плечо и сказал: – Семнадцать по горизонтали – тетива.

– Как ты узнал?

– Это то же самое, что и натянутая нить.

– Да, да. Ты прав. Сейчас, погоди, запишу. Замечательно. Составлял этот кроссворд, наверное, ирландец. Англичанин сказал бы не «тетя», а «тетка».

– Или американец, – предположил Клод. – Они говорят «тетя».

– Не думаю, – возразил Эдвин. – Нет, не думаю. Американец не знал бы, что шест называется «квант».

– Ирландец тоже мог бы не знать, – добавил Джордж. – Так говорят в восточной Англии.

– Что означает, – триумфально объявил Эдвин, – что кроссворд составил американец или ирландец, живущий в восточной Англии.

– Что американцу делать в восточной Англии? – спросила Рамона.

– Военно-воздушные базы, – сказал Джордж. – Их полно в Норфолке.

– Чушь, – сказал Эдвин. – Кто вообще слышал, чтобы американец писал в «Таймс»? Нет, это ирландец. Вся его работа выдает национальность. – Наступила небольшая пауза, и епископ сказал: – Бедная тетя Дора. Как бы ей понравились эти похороны. Ну, что ж, будем верить, что она душой с нами.

Все время, что Генри работал в отделе уголовных расследований, он честно старался не отступать от положенных процедур. Тщательно исследовал детали, использовал самые современные доступные Скотленд-Ярду научные экспертизы и доверял их результатам. Инспектор знал, что намного больше убийц было поймано на основе тщательного анализа химчистки или обследования подкладки брюк, чем с помощью интуиции и фантазии. И все же у него был «нюх». Сейчас, когда он стоял в гостиной Крегуэлл-Грейнджа со стаканом бледного шерри в руке и смотрел на трех братьев, столь различных по характеру и ментальности и в то же время определенно из семьи Мансайплов, что-то у него в голове прояснилось. Помогла ли здесь интуиция, дедукция или наблюдательность, он сам точно не знал, но перед ним возникла картинка не из приятных.

Не в первый раз Генри оказался в ситуации, когда надо было принимать нежелаемое решение. Его версия – всего лишь интуитивная догадка. У него нет никаких обязательств продолжать какие-либо расследования. Можно спокойно вернуться в Лондон и забыть обо всем. С другой стороны, важна истина, а если окажется, что он прав…

Мансайплы, естественно, ничего не знали о моменте откровения у Генри и последовавшей за ним внутренней борьбе. И они заметно удивились, когда он со стуком поставил стакан на стол и сказал:

– Боюсь, что мне пора ехать, майор Мансайпл.

– Уже? Дорогой мой, но ведь еще рано. Вайолет вернется с минуты на минуту. Выпейте еще.

У Генри пересохло в горле, и стаканчик не помешал бы, но он сказал:

– Нет, боюсь, мне нужно ехать.

– Ну, ладно, увидимся на похоронах. Два тридцать, в деревенской церкви…

– Боюсь, – сказал Тиббет, – что не смогу появиться на похоронах. Мне очень жаль.

– Не сможете? – Рамона была возмущена. – Инспектор, вы же говорили в машине…

– И потом чай, – добавил епископ тоном искусителя.

– Вайолет будет очень расстроена, – добавил Джордж.

– Мне действительно жаль, – ответил Генри, – но не могу. Я же не хозяин своего времени. Я работник, а в Крегуэлле мне больше делать делать. Я возвращаюсь в Лондон.

Итак Генри Тиббет вернулся в Лондон, но его жена осталась в Крегуэлле. Как сказала Эмми: обещание есть обещание, и подвести миссис Мансайпл она не может. Эмми также пошла на похороны, и оказалась там единственной, кто плакал.

Чай после похорон был превосходным.

В субботу рассвет выделил тонкие нити облаков в синем небе. Жители Крегуэлла во время завтрака напряженно думали: будет ли на Праздник ясная погода?

В «Викинге» придерживались пессимистической точки зрения. Альфред, подавая Эмми яйцо на завтрак, заметил, что точно так же начиналось четыре года назад, когда разразилась гроза. Мэйбл, протирая бокалы и столы, сказала, что вообще на Праздник никогда хорошей погоды не было.

Под гнетущим влиянием подобных прогнозов Эмми решила приготовиться к худшему. Она надела шерстяной костюм, к нему скромные непромокаемые туфли и сверху прочный плащ. К девяти часам Эмми была готова и ждала у дверей «Викинга», чтобы ее подобрала Изобель Томпсон.

Изобель, напротив, была настроена оптимистично. На своем потрепанном «форде» она подъехала к гостинице, в легкой безрукавке и сандалиях на босу ногу.

– Ты просто сваришься, – сказала она подруге.

– Не могу себе представить, почему прием догадок о весе викария может потребовать много энергии.

– Погоди, – зловеще ответила Изобель и двинулась в Грейндж.

Сцена смятения, которую Генри застал во вторник, когда заносили различные предметы для Праздника, меркла перед тем, что творилось в субботу утром, когда их выносили обратно. Расстановкой столов, которым предстояло служить прилавками, занималась группа мужчин, и, как часто бывает в таких случаях, хлопот от них было больше, чем пользы. Вайолет Мансайпл уже подумывала их прогнать – чего, кстати, они и сами больше всего желали. Мужчины всегда с пониманием относились, когда их выгоняли с позором, и шли в бар «Викинга» к одиннадцати тридцати, то есть к открытию.