Шаляпин - Виталий Дмитриевский

В 1929 году Горький сам погостил на Соловках и в радужно-умиленных тонах описал жизнь лагерников в одном из очерков цикла «По Союзу Советов». Впечатления от поездок по лагерям и колониям не оставили его равнодушным. Горький сообщал писателю и начальнику детской колонии А. С. Макаренко в октябре 1935 года: «Так же, как Вы, я высоко ценю и уважаю товарищей этого ряда (работников НКВД. — В. Д.). У нас писали о них мало и плохо… Сами они, к сожалению, скромны, говорят о себе мало. Было бы очень хорошо, если б, присмотревшись к наркомвнудельцам, Вы написали очерк или рассказ „Чекист“. Героическое Вы любите и умеете изобразить».

Личное письмо, как это часто бывало у Горького, продолжает его публицистику. В «Правде» от 4 декабря 1934 года он писал: «Работой чекистов наглядно демонстрируется гуманизм пролетариата — гуманизм, который, развиваясь, объединит трудовой народ всей земли в единую, братскую семью, в единую творческую силу. О „гуманизме“ буржуазии, который она пятьсот лет славила и восхваляла, можно не говорить в наши дни, он — издох… Вероятно, лет этак через пятьдесят, когда жизнь несколько остынет и людям конца XX столетия первая половина его покажется великолепной трагедией, эпосом пролетариата, — вероятно, тогда будет достойно освещена искусством, а также историей удивительная культурная работа рядовых чекистов в лагерях».

21 ноября 1929 года ЦИК СССР принял постановление о «невозвращенцах»; оно предусматривало радикальные меры наказания: расстрел, конфискацию имущества, репрессии родственников. Но эти меры не останавливают от бегства из страны М. А. Чехова, В. А. Горовица, дирижера Н. А. Малько, художника Ю. Н. Анненкова, режиссера А. М. Грановского и актеров театра «Габима» и даже советника французского полпредства Г. З. Беседовского, партийного деятеля Ф. Ф. Ваковского и других. В поездках за границу отказывают В. В. Маяковскому, М. А. Булгакову, с пристальным подозрением относятся к гастролирующим в Европе режиссерам А. Я. Таирову, Вс. Э. Мейерхольду, к работающему в США кинорежиссеру С. М. Эйзенштейну.

Социальная напряженность конца 1920–1930-х годов распространялась практически на все сферы бытия. Власть управляла искусством и частной жизнью цензурными, экономическими и административными рычагами. В ходе обысков изымались домашние архивы. Дневники, интимные записи, фотокарточки, почтовая переписка в условиях тотального сыска и доносительства могли в любой момент стать серьезными обвинительными документами. Предпочтительнее оказывалось их уничтожить заблаговременно. Писатель Михаил Пришвин оставил в своем дневнике 1930 года примечательную запись: «Нельзя открывать своего лица, нужно все время носить маску». Маска в эту пору выступала как средство защиты от произвола власти и одновременно как инструмент тотальной театрализации власти.

Незадолго до самоубийства В. Маяковский поэтически изложил свою эстетическую и гражданскую программу:

Мечта Маяковского оборачивалась явью. Партия и ее аппарат осваивали механику централизованного управления страной и манипулировали сознанием, поэтическое и прозаическое творчество образно уравнено со штыком, сводки о художественных достижениях входят в отчетные доклады партийных съездов, по «вопросам искусства» часто высказывается Сталин, и его суждения ложатся в основу правительственных постановлений, крепят монополию большевистской идеологии.

…До 1922 года в диалоге с Горьким Шаляпин почти всегда уступает, после — все увереннее настаивает на своем. Горький же круто меняет позицию обличителя режима на его аллилуйщика, принимает от Сталина почетный пост «первого писателя», основоположника «социалистического реализма». Горького триумфально возят по СССР, имя его присваивают городам, улицам, театрам, библиотекам, заводам, колхозам, совхозам, кустарным артелям, исправительно-трудовым колониям, стадионам, избам-читальням и пр. Но теперь Горький лукавит, притворяется, понуждает ко лжи литературных соратников и, конечно, Шаляпина.

В эмиграции Шаляпин не стремится расширять круг знакомств, в основном сфера его общения ограничивается домом, семьей, художественной средой, преимущественно соотечественниками. Большую часть времени он проводит на гастролях в разных странах мира, и встречи с С. В. Рахманиновым, М. А. Чеховым, К. А. Коровиным, И. А. Буниным, С. П. Дягилевым, Анной Павловой, актерами Художественного театра, с тем же Горьким эпизодичны, часто зависят от причудливых гастрольных маршрутов и произвольных перемещений по миру друзей и знакомых. В Париже артист поддерживает дружеские и деловые отношения с певцами русской оперы князем А. А. Церетели, антрепренером М. Э. Кашуком, артистами А. Д. Давыдовым, Г. М. Поземковским, журналистом С. Л. Поляковым-Леонтьевым, писателем Дон Аминадо (Д. Шполянским), встречается с представителями советского посольства — давним знакомым Л. Б. Красиным и новым — X. Г. Раковским. В разных концах света судьба сталкивает Шаляпина с гастролирующей труппой Художественного театра, К. С. Станиславским, Анной Павловой, в столице Уругвая Монтевидео он встречается с артистами Камерного театра и А. Я. Таировым. Но самая прочная дружба связывает его в эти годы с Сергеем Васильевичем Рахманиновым.

Рахманинов покинул Россию в 1917 году, Шаляпин — в 1922-м. Это пятилетие оказалось испытанием для обоих. Не склонному к путешествиям Рахманинову необходимо было освоить новый образ жизни музыканта-гастролера, Шаляпин же оставался в стране обособившейся, разрушенной экономической нестабильностью, Гражданской войной, политическим террором. Для обоих художников эти годы стали трудным периодом выживания — и профессионального, и экономического, и духовного, периодом переосмысления важных жизненных координат, определения новых ценностных ориентиров.

Еще в предреволюционные годы Рахманинов и Шаляпин активно участвовали в благотворительной деятельности. Федор Иванович открыл два лазарета для солдат, выступал с концертами в пользу жертв войны и их семей, в пользу артистов-воинов, амнистированных заключенных. В 1917 году Сергей Васильевич исполнил свой Первый концерт для фортепиано с оркестром и сообщил газете «Русские ведомости»: «Свой гонорар от первого выступления (после Февральской революции. — В. Д.) в стране отныне свободной, на нужды армии свободной при сем прилагает свободный художник С. Рахманинов».

Весной 1917 года Временное правительство призвало граждан России, владеющих земельными наделами, всемерно способствовать посевной кампании и помочь собрать хоть какой-нибудь урожай — крестьянских сил не хватало, множество солдат полегло на русско-германском фронте.

Рахманинов послушно прожил в своей тамбовской усадьбе Ивановка три весенних месяца, мирно беседовал с крестьянами окрестных деревень. После одной из таких посиделок несколько стариков вернулись: «Какие-то люди, Господь ведает, кто они, мутят и спаивают народ. Уезжай, барин, лучше от греха».