Гений. Жизнь и наука Ричарда Фейнмана - Джеймс Глик

Нобелевская премия за одно и то же открытие не может быть вручена более чем троим ученым. В случае с квантовой электродинамикой выполнить это правило оказалось не так просто. Очевидными кандидатами в первую очередь являлись Фейнман и Швингер. Томонага вывел теорию одновременно со Швингером и даже раньше него, хотя его версия оказалась не такой всеобъемлющей. Оставался Дайсон. Его вклад был главным образом связан с математикой, а Нобелевский комитет питал неприязнь к этой науке. Некоторые физики категорично утверждали, что Дайсон лишь проанализировал и опубликовал чужие работы. Дайсон же, оставшийся работать в Институте перспективных исследований, к тому времени отошел от теоретической физики. Его не привлекал противоречивый мир частиц. Он занялся предметом, к которому питал страсть всю жизнь, — космическими путешествиями — и участвовал в нескольких инновационных проектах. Другими его интересами были международная ядерная политика и происхождение жизни. Так что в рекомендациях на представление к Нобелевской премии, составленных влиятельными американскими физиками, в том числе давним антагонистом Дайсона Оппенгеймером, он не значился. Однако, по мнению просвещенного меньшинства, никто другой в бурный период зарождения современной квантовой электродинамики не смог охватить проблему так широко и не оказал столь глубокого влияния на сообщество, как Дайсон.

Итак, в девять утра 21 октября 1965 года прибыл факс от Western Union, в котором значились имена Фейнмана, Швингера и Томонаги: им присудили Нобелевскую премию за «фундаментальные работы по квантовой электродинамике, имевшие глубокие последствия для физики элементарных частиц». К тому времени Фейнман не спал уже более пяти часов. Первый звонок раздался в четыре утра: сразу после объявления лауреатов в Стокгольме позвонил корреспондент ABC. Поговорив с ним, Фейнман разбудил Гвинет. Та сначала подумала, что он шутит. С тех пор телефон звонил не переставая, пока они его не отключили. Уснуть больше не удалось. Фейнман понял, что его жизнь уже не будет прежней. Еще до рассвета прибыли фотографы из Associated Press и местной газеты. Он позировал рядом с домом в темноте с сонным Карлом на руках, которому тогда было три года, и наигранно прижимал к уху телефонную трубку под вспышками фотоаппаратов.

Поскольку теперь журналисты столкнулись с необходимостью объяснять своим читателям, что такое квантовая электродинамика, Фейнман был вынужден выслушивать вереницы вопросов примерно одинакового содержания: «Можете вкратце рассказать, за что вам дали премию? Хотя нет, не рассказывайте! Мы все равно ничего не поймем». Журналисты спрашивали о вещах, которые невозможно было объяснить в двух словах: «А применима ли ваша теория в компьютерной промышленности?», «Прокомментируйте утверждение: суть вашей работы заключалась в том, чтобы перевести данные экспериментов со странными частицами в область твердых математических фактов». Лишь на один вопрос у него нашелся ответ: «В каком часу вы узнали о награждении?» Улучив минутку один на один, репортер Time подсказал Ричарду, как отвечать на каверзные вопросы; тому идея понравилась. Теперь он просто говорил: «Дружище, если бы я мог вкратце рассказать, за что меня наградили, я не получил бы Нобелевскую премию». Конечно, можно было бы одной расхожей фразой описать взаимодействие материи и радиации, но ему казалось, что это нечестно, что это было бы обманом. Впрочем, он все же сделал одно серьезное замечание, отражавшее его отношение к перенормировке: «Проблема заключалась в том, чтобы устранить бесконечности, которые возникали в расчетах; перенормировка помогла “задвинуть их под ковер”».

Позвонил Джулиан Швингер; они порадовались друг за друга. Швингер по-прежнему работал в Гарварде, избрав для своих исследований еще более одинокую стезю. В отличие от Фейнмана, он мог гордиться целой вереницей своих выпускников, пробившихся в элиту физического сообщества и теперь работавших на передовой физики высоких энергий. За десять лет до этого, получив Премию Эйнштейна, Фейнман написал матери: «Я хотел порадовать тебя, что наконец-то опередил Швингера, но оказалось, он получил эту премию еще три года назад. Ему, правда, досталась всего половина медали, поэтому радоваться все же есть чему. Ты ведь постоянно сравниваешь меня с ним». Теперь их соперничеству пришел конец, но они о нем не забыли. Томонаге в Японию Фейнман позвонил сам. Позже в беседе с одним студентом-журналистом он карикатурно описал их разговор в день награждения.

К обеду студенты Фейнмана натянули под куполом Труп-холла громадный полотняный баннер: «С большой победой, Р. Ф.».

В последующие недели он получил сотни писем и телеграмм. Его поздравляли друзья детства, о которых он ничего не слышал почти сорок лет. Поступали судовые телеграммы, звонки из Мексики с кучей помех. Он сказал репортерам, что планирует потратить треть призовых денег (размер премии составил 55 000 долларов) на выплату налогов; на самом же деле позднее он купит на них пляжный домик в Мексике.

Новый статус стал для Фейнмана источником сильного стресса. Он всегда с подозрением относился к почестям и высмеивал помпезность; вспоминал отца, продавца спецодежды, который научил его видеть за униформой человека. А теперь ему предстояла поездка в Швецию и представление королю. Сама мысль о покупке смокинга вызывала беспокойство. Несколько недель его преследовала странная фантазия: он почему-то решил, что поворачиваться спиной к королю запрещено и поэтому после получения премии ему придется идти по лестнице, пятясь назад. Он упражнялся, прыгая обеими ногами по ступенькам, с верхней на нижнюю, — решил, что придумает такой способ спускаться задом наперед, до какого еще никто не додумался. Он планировал заранее осмотреть лестницу и потренироваться. Ради шутки друг прислал ему зеркало заднего вида; Фейнман счел это подтверждением реальности существования такого правила. Но затем позвонил шведский посол; Фейнман воспользовался возможностью и высказал свою обеспокоенность. Посол заверил, что спускаться по лестнице можно будет, повернувшись в любую сторону, и что никто никогда еще не делал этого задом наперед.

В назначенный день Фейнман надел смокинг и белую бабочку, пригладил волосы и с сияющей улыбкой принял награду из рук Густава Адольфа VI, седовласого монарха в очках. Затем последовала неделя банкетов, танцев, официальных тостов и импровизированных речей в богато украшенных общественных зданиях Швеции. Лауреаты ездили из Стокгольма в Уппсалу и обратно, пировали со студентами в пивных погребах, беседовали с послами и принцессами. Они забрали свои медали, сертификаты и банковские чеки; выступили с речами, приуроченными к получению премии. Лекции ученых были самыми непонятными из всех. Фейнман понял, что никогда не читал ничьих нобелевских лекций. Друзья рассказывали о знаменитой речи Фолкнера 1950 года («Я верю, что человек не только выстоит — он победит»), но Фейнман сомневался, что сможет произнести нечто столь же грандиозное. Ему, однако, хотелось сказать важные слова, которые останутся в памяти и не будут посвящены краткому разъяснению основ квантовой электродинамики: эту тему для своих лекций могли избрать и его коллеги.