По волнам жизни. Том 1 - Всеволод Стратонов

— Вот здесь, мсье, я вам зановесочку велю повесить! Кружевную, чтобы понаряднее было.

— Благодарю вас!

— А сюда можно еще вам цветочек поставить…

Но сейчас же потребовала деньги за месяц вперед — восемьдесят рублей.

Получив их, сразу оборвала любезности. И зановесочки не повесила и цветочка не принесла, — ничего не сделала из того, что наобещала.

Приходит прислуга — несчастная, изнуренная деревенская бабенка.

— Как вас звать?

— Дуней, барин!

— Вот что, Дуня! Я нанял комнату вместе с прислугою. Но вы будете все же получать от меня и особо — пять рублей в месяц.

Дуня точно обомлела, смотрит широко раскрытыми глазами. Потом — чуть не в ноги кланяется:

— Барин, золотой, да я «у ей» всего-то пять рублей в месяц получаю! За все… Спасибо же вам! Уж и буду я вам, барин, стараться.

Не ожидал я такого эффекта.

На другое утро Дуня шепчет:

— Барин, что я вам скажу… Только «ей» не сказывайте!

— Ну?

— Нехорошую вы, барин, квартиру сняли!

— Почему?

— Хозяйка вас выживет. Уж это верное слово! Здесь ведь никто не живет.

— Но почему? Как же это?

— А вот сдаст она комнату и деньги за месяц вперед получит. А там начинает выживать жильца. Никто больше недели не выдержит. Одна актерка, так та десять дней, правда, продержалась. Однако все же ушла. А как уйдет ейный жилец или жиличка, опять через газету на месяц сдаст. Так она каждый месяц по несколько раз свои восемьдесят рублей получает. Право слово!

— Вот — на! Да как же она выживает жильцов?

— А вот как: первое дело, не велит мне печку здесь топить. Потом света не пускает в комнату, сиди, мол, в потемках… Уборную запрет на ключ, не пускает… Разно, барин, бывает, только под конец всякий побранится, побранится — все же съедет с квартиры.

— Гмм! Скверно.

— Ну, да вы, барин, не сомневайтесь! Я для вас постараюсь. Не беспокойтесь!

Проходит два дня.

— Начинает она, барин! Сегодня велела больше у вас не топить. «Скажи, — говорит, — ему, дура, что все дрова вышли, а новых, мол, еще не привезли!»

— Значит, морозить меня хочет?

Ухмыляется.

— А я вам дров запасу! Будьте без сомнения.

Верно! В отсутствие из дому хозяйки Дуня понанесла мне дров под диван, под кровать, в чулан, — всюду, куда можно было.

Смеется:

— А она и ейный, который с рыжими усами, спрашивают: «Еще не уходит, жилец-то?» — «Не сказывал, мол, ничего». — «А у него холодно? Ты, дура, не топишь ли?» — «Прямо замерзнуть можно! Как же топить могу? Ведь вы дров не отпускаете. Должно, что скоро съедет!»

Эта атака отражена благополучно. Но скоро Дуня предупреждает:

— Нехорошо, барин! Сегодня она выключила к вам свет-то.

— А вы его пустить не можете?

— Не могу, барин! Выключатель-то у ней в комнате, над постелью. Двери она к себе все закрывает.

Запасся свечами. Кое-как обхожусь. А все-таки обидно: повсюду яркое электрическое освещение, только у меня в громадной комнате полутемно.

Прошел один, другой вечер… Я вышел из себя. Иду объясняться с хозяйкой.

Дуня открывает на звонок дверь, подмигивает.

— Барыни дома нет!

После объясняет:

— Как увидела в щелку барыня, что это вы звоните — спряталась к себе в спальню. Наказала сказать, что ее, мол, дома нет! А сама даже под кровать залезла, ежели вы ворветесь…

Несколько раз заходил, все то же.

Жить так действительно становится невозможно. Придется, видно, уходить. Только этого я не прощу, квартирной платы ей не подарю. Надумал — опубликовать в «Новом времени», что уступаю до конца месяца нескольким студентам бесплатно большую комнату. Пусть с ними, с молодыми людьми, повоюет…

Почтальон приносит письмо. Розовый конверт, раздушенный; но почерк мне незнаком: «Многоуважаемый Всеволод Викторович. Простите, что я вас беспокою, не будучи лично с вами знакомой. Дело в том, что я держу пари с моей подругой о том, сколько именно вы платите за свою комнату. Если вы действительно такой милый, как о вас все говорят, не откажите мне написать, сколько именно рублей вы платите в месяц своей хозяйке. Незнакомая, но искренне уважающая вас Адель Крегер».

Что за странность? Однако отвечаю: «Милостивая государыня г-жа Крегер. Хотя в ваше пари я и не верю, но не скрываю, что плачу своей хозяйке по восемьдесят рублей в месяц».

Сижу вечером за работой со свечами, злой. Вдруг — ярко вспыхивают все лампочки в комнате. Что за чудеса… Почему неожиданная иллюминация?

Утром Дуня говорит:

— Хозяйка просится, чтобы вы ее приняли.

— Не приму! Скажите — мне некогда.

— Барин, она вас все равно сторожить будет на лестнице, либо на улице. Для чего-то ей вы нужны.

Не сидеть, однако, из‐за нее целый день дома.

Едва вышел, подлетает ко мне намазанная шведка. Очаровательная улыбка:

— А у меня, простите, к вам дело, мсье Стратонов!

— А у меня, простите, нет времени!

— Только одну минуточку. Пожалуйста!

— Ну-с? Только поскорее!

Заспешила, давясь словами:

— Сейчас все объясню. К вам сегодня придет старший дворник. Будет просить у вас подписку о том, за какой срок вы уже заплатили мне за квартиру. Так вы, пожалуйста, напишите, что заплатили мне за три или хоть за два месяца вперед…

— Это еще что! Чего ради стану я выдумывать? Напишу правду, то, что есть.

Снова очаровательнейшая улыбка:

— Видите ли, мсье Стратонов, вы мне сильно повредили. Правда, вы не виноваты, не знали. Но вы написали моему злейшему врагу, моей кредиторше, ростовщице, о том, сколько платите в месяц за комнату. Она передала ваше письмо судье. Сегодня уже приходил к вам судебный пристав, но не застал. Он велел старшему дворнику отобрать от вас обязательство в том, что в будущем вы станете квартирную плату вносить в депозит суда, а не мне…

— Что-ж, и буду!

— А я как?

— Это меня не касается!

— Мсье Стратонов, ну напишите, что вы хоть за два месяца мне вперед заплатили… Как же я, бедная, одинокая женщина, буду жить без платы за комнату? Ведь голодать мне придется.

Вынимает платок, выдавливает слезы.

Попалась, голубушка? Иди на крючок…

— Хорошо! Я так и напишу, как вы просите. Но вы выдадите мне расписку в том, что действительно получили от меня плату за два месяца вперед.