Ветеран Армагеддона - Сергей Синякин

Они добры. Они готовы умереть за то, чтобы вы могли свободно высказать свое мнение о происходящем. Они не готовы лишь к тому, что у них могут что-то отнять. Для тебя. Тем более они не готовы делиться.

Нам осталось только быть свободными в словах и выражениях. Вот такое у нас демократическое право, вот за это боролись поколения диссидентов.

И все-таки один урок мы все получили. Сначала мы поняли, что отнять и разделить на всех, конечно же нехорошо. Нельзя отнимать чужое. Для этого обществу потребовалось семьдесят лет. Но всего за десять-двенадцать лет мы отлично поняли, что отнять у всех, чтобы присвоить, — ничуть не лучше.

Отнять и разделить — это для хама пролетарского.

Отнять и присвоить — программа буржуазного хама.

Вы заметили между ними что-то общее? То, что их сближает, делая сторонами одной и той же монеты — стремление отнять, а не создать или построить.

Самое страшное, что человеческую природу ничем не исправишь. Человек — это беспринципное существо, обладающее мыслью, которую он тратит на то, чтобы найти выгоду для себя. Отдельные исключения только подтверждают общее правило.

Казалось бы, чего проще — работай на благо всех. Если каждый будет работать на всех и работать добросовестно, то всем будет хорошо. Но выясняется, что это невозможно. Всегда найдется человек, который захочет оседлать производимые блага и использовать их по своему усмотрению. Чаще всего он распределяет эти блага для себя и своих близких, для своего окружения. А меньшую часть делит на всех остальных. И что удивительно — люди доверяют ему это распределение, хотя и понимают, что он несправедлив. Иногда это происходит в силу собственности, которая является священной и неприкасаемой. Но еще гораздо чаще — в силу обмана. За многие века люди научились говорить красиво и хорошо. Но если отбросить словесную мишуру, то все сводится к одному — отнять у большинства и использовать в своих интересах.

Натуру человеческую тоже пытались сломать на протяжении веков. Чаще всего это был путь страха и крови. Но вот что удивительно — за воровство рубили руки и головы, а оно оказалось неистребимым. Каждая революция преследовала благородные цели, но кончалась одним — любая революция пожирала своих детей.

Все заключалось в низменности человеческой природы — подавляющая масса людей живет одним принципом, который заключается в создании полного благоприятствования для себя и своего окружения. Остальные люди интересуют отдельную особь только с точки зрения их использования в своих интересах.

Жизнь упирается в экономику, поэтому классики марксизма правы, говоря о том, что квинтэссенцией экономики является политика. Политика — это искусство под трескучие речи о благополучии всего человечества оттяпать в свою пользу и в пользу своего окружения самые лакомые куски и тем обеспечить сносность своего существования и благополучие своего рода.

У происходящего биологические корни. Если Дарвин прав, а он, несомненно, прав, то все упирается в заложенный в человеческую природу закон — любым путем обеспечить приоритет и тем самым выживаемость своих потомков. Отсюда вытекает, что человеческую природу ничем не изменишь — желая обеспечить сносные условия существования для себя и своих потомков, человек и впредь будет делать для этого все, используя как достойные, так и недостойные методы для достижения своих целей. Использование красивых слов о всеобщем благополучии и равных условиях — есть всего лишь своеобразный способ мимикрии, способ замаскировать свои истинные намерения. И тут хоть режь его, он ни на йоту не изменится — нельзя изменить свою биологическую сущность на уровне условных рефлексов, можно лишь в силу воспитания как-то противостоять ей, принудительно используя иные поведенческие модели.

Вот и случилось, что все мы живем в эпоху перемен.

В яркий фантик очередной революции завернули невкусное дерьмо.

Нет, читатель, мысли у меня не расползаются.

Я просто хочу, чтобы тебе не было тесно в рамках повествования, чтобы ты читал, как жил, ведь тебя тоже посещают разные мысли, и ты не хочешь, чтобы автор заранее подавил тебя своей направленностью — для автора нет ничего хуже собственных истин, которые ты навязываешь другим. Поэтому будь свободен и самостоятелен, если тебе не нравится одно, ты обязательно найдешь что-то другое, а если и не найдешь — я только разведу руками: ну извини, не угодил!

Не забудь, ты сейчас разговариваешь с будущим покойником, поэтому осознай — это обязательная принадлежность любой жизни, и нет на Земле существа, который благополучно обманул смерть. А поэтому давай разговаривать откровенно, слава богу, мы с тобой одной человеческой крови, и нам не надо хитрить. Каждого из нас ожидает один неизбежный конец.

В конце жизни я оказался чужаком в родной стране.

Я — некропатриот Я люблю свое ушедшее Отечество. Не знаю, может, я его идеализирую — над нами горели звезды. Теперь мы уткнулись мордами в кормушку. Идет гонка — кто больше возьмет, кто станет богаче. Разве богатство хранится в банках или под матрасами? Всюду разговоры о деньгах — выиграй миллион, заработай три, укради миллиард. В газетах сплошь сообщения — господа на светских раутах и тусовках. Быстро все привыкли жить господами. Но если есть господин — должен быть и раб. Не стоит забывать этого — сегодня ты кривляешься господином, завтра на тебя наденут хомут раба. У любой свободы есть своя портяночная изнанка. О ней просто предпочитают не говорить вслух. Не принято.

Читатель!

А ведь мы с тобой оба — строители. Одно время строили социализм, сейчас строим капитализм, зодчие всегда где-то наверху, они не дают нам эскиза всего строительства, они говорят, что нам это ни к чему. Как сказал писатель-фантаст Б. Стругацкий: «Будущее создается нами, но не для нас».

Строители должны видеть только голые стены. Жить в светлом будущем будут потомки, но и это не факт — ясно одно, жить в нем будут сидящие наверху. Они там обитали с начала времен.

Попробовал бы Горбачев объявить в восьмидесятые, что мы будем строить светлое капиталистическое будущее. Да его бы по кочкам понесли, так мы все привыкли к своему недостроенному миру, ведь мы даже не представляли, что можно строить что-то другое. Но мы так ничего и не построили. И понятно почему. Биология нам мешала строить социализм.

Глупо полагать, что Сталин не видел главного тормоза на пути к созданию нового общественного строя. Несомненно, это вопрос был приоритетным — не случайно в годы после Гражданской войны энтузиазм одиночек, присущий буржуазному строю и направленный на то, чтобы добиться индивидуального успеха, пытались — и довольно успешно — заменить энтузиазмом масс.

Но в воспитании человека с новым отношением к труду Сталин сделал серьезную ошибку — он сделал ставку на страх. Страх может притупить хватательный рефлекс, но не более того. Загоняя несогласных с его теориями людей в лагеря, он создавал предпосылки для будущего поражения. Общество не прощает своей пролитой крови, во имя каких бы светлых идеалов она ни проливалась. Люди, попавшие в заключение и пробывшие там длительное время, не становились сторонниками сталинских идей. Кнутом невозможно вразумить человека, можно только воспитать в нем ненависть к человеку, использующему этот кнут. Отправляя людей в лагеря по мотивам политическим, правящий режим только создавал все новых и новых своих противников, и это не могло не сказаться при будущих послаблениях, которые были неизбежны с уходом от авторитарной жесткой власти. Рано или поздно за кровь должны были спросить.