Питер Саржент. Трилогия - Гор Видал

class="p1">— Все в порядке, как мне кажется. Я ушел сразу после вас и отправился в клуб. Там особенно нечего было делать, и я пришел сюда… рассчитывая, что Эванс еще не спит. Видите ли, я организовывал его выставку в Бостоне.

Потом я представил его Лиз. Они солидно раскланялись. На другом конце комнаты раздетая блондинка сидела на полу, скрестив ноги на манер йогов, и поочередно шевелила тяжелыми белыми грудями. Это давало желаемый эффект. Даже чувствительные молодые люди прекратили шипеть, как кобры, и долго восхищенно наблюдали за ее манипуляциями.

— В яхт-клубе «Ледирок» никогда не произойдет ничего подобного, — заметил я.

— Я бы не сказала, — задумчиво заметила Лиз. — Интересно, как она это делает.

— Мышечный контроль, — сказал Ренден, и к своему удивлению, я заметил у него безошибочные признаки вожделения. Ведь раньше по каким-то причинам я автоматически зачислил его в гомосексуалисты… а это показывает, что никогда ни в чем нельзя быть заранее уверенным.

— Кто-то однажды делал нечто подобное у нас в клубе, — сказала Лиз. — Но это было под столом, стоявшим на террасе, и там не было света, так что не о чем и говорить, — добавила она.

Тем временем белокурая звезда стриптиза встала, избавилась от остатков своего одеяния и предстала пред нами во всем своем великолепии — в чем мать родила. Она оказалась, как плотоядно говорят в плохих романах, настоящей блондинкой.

Индонезийская возлюбленная скульптора решила, что это уже слишком; она вышла из комнаты, потом вернулась с большим кувшином воды, который и вылила, сопровождая это виноватой восточной улыбкой, на нашу эксгибиционистку, которая истошно завизжала.

— Пора идти, — заметила Лиз.

Настоящий скандал только разгорался, когда мы выскользнули через боковую дверь и оказались на улице, залитой лунным светом. Ренден пошел с нами, продолжая с трепетом восторгаться великолепным сложением блондинки.

— Люди годами учатся, чтобы достичь такого совершенства, — сказал он.

— Это может доставить утешение в длинные зимние вечера, — заметил я. Потом оказалось, что сегодня у Лиз нет машины и, хотя я предпочел бы взять такси или пройтись пешком, Ренден настоял, что отвезет нас на своей.

На крылечке я подарил Лиз долгий прощальный поцелуй, наш спутник в этот миг скромно смотрел в другую сторону. Потом, оставив наши планы так до конца и не оформленными, она исчезла в доме, а Ренден отвез меня обратно в «Северные дюны».

Он оказался более интересным собеседником, чем я предполагал, особенно если речь заходила об убийстве, которое его сильно заинтриговало.

— Я изучал такие вещи, — серьезно заявил он. — Однажды даже написал работу об убийстве сэра Томаса Овербери… восхитительный случай.

— Семнадцатый век, не так ли? — Я еще помнил достаточно, чтобы привести в смущение студента.

— Совершенно верно. Я не собирался сюда приезжать, хотя Элли меня и приглашала. Но потом, услышав в Бостоне по радио, что здесь произошло, решил приехать. Я был немного знаком с миссис Брекстон… В то время, когда она дружила с моим дядей.

— Это было довольно давно.

— Примерно пятнадцать лет назад. Хотя я все прекрасно помню. Все были уверены, что они поженятся. Я никогда не мог понять, почему они этого не сделали… а потом она вышла замуж за Брекстона.

— Ваши дядя с тетей необычайно привязаны друг к другу.

Но он был достаточно умен, чтобы клюнуть на эту приманку, и только отмахнулся.

— Да, это так.

«Северные дюны» казались темным пятном на белом пляже. И дом без единого огонька неожиданно показался мне жутким и зловещим…

Меня удивило, почему для меня не оставили свет в холле.

Машину мы оставили на подъездной дорожке. На темной веранде никого не было. Я слишком хорошо помнил, что случилось со мной прошлый раз, когда я вошел ночью в этот мрачный дом.

— Останетесь здесь? — спросил я, повернувшись к Рендену.

— Нет, я остановился в городке; не хотелось быть слишком связанным; пока я буду в Истхемптоне, нужно повидать множество людей. — Он вышел из машины. — Я провожу вас.

Мне стало стыдно за свой неожиданный испуг, оставалось надеяться, что Ренден его не заметил.

Обойдя веранду, мы приблизились к дому со стороны океана.

Все это время он продолжал говорить про убийство, что не доставляло мне особого удовольствия. Впервые с того момента, как начались неприятности, я испугался, меня охватил леденящий иррациональный страх. Я хотел попросить его войти вместе со мною в дом, но у меня не хватило решительности: я слишком стыдился показать ему, как меня всего трясет. Вместо этого я всячески затягивал разговор, отвечая как можно длиннее на его вопросы и тем самым отдаляя роковой момент.

Мы присели на металлическую качалку, стоявшую возле крыльца, рядом с раскрытыми пляжными зонтиками, ночью напоминавшими черные грибы. Лунный свет заливал все вокруг.

Мы сидели очень осторожно, чтобы качалка не скрипела.

— Я приехал сюда, — мягко сказал Ренден, — с определенной целью. Я знаю, Элли думает, что я слишком впечатлителен, но дело не только в этом. Я очень люблю ее и моего дядю. Когда я услышал о том, что произошло, то очень встревожился.

— Вы хотите сказать, что они могут быть… замешаны в этом?

Он кивнул.

— Не думаю, что они замешаны непосредственно. Просто дело в том, что очень многое может попасть в газеты… Вы понимаете, сплетни.

— Насчет вашего дяди и Милдред Брекстон?

— Да, главным образом. Понимаете, я чувствую, что если полиция обвинит Брекстона, то он втянет в это дело Флетчера и Элли… Просто, чтобы доставить неприятности.

Прямо-таки сверхъестественно! Практически те же слова я подслушал в разговоре Брекстона и Клейпула в день убийства. Очевидно, дядя с племянником обменялись мнениями… Или существовал какой-то семейный секрет, известный им обоим, и это заставляло их нервничать и опасаться, что Брекстон может выложить это в суде.

— И что вы намерены делать? — спросил я, пытаясь понять его собственную роль.

Он пожал плечами.

— Все, что смогу. Я очень близок с Флетчером и Элли. Когда умер мой отец, Флетчер стал моим опекуном. Так что, как видите, я сам заинтересован помочь им выпутаться и намерен дать показания, если… если против них выдвинут обвинения.

— Какие обвинения? Что может сказать Брекстон?

Ренден рассмеялся.

— Все это только разговоры. Нет ничего реального… по крайней мере ничего, связанного с этим происшествием. Просто всякие семейные дела.

Я представлял, о чем может идти речь: отношения между братом и сестрой могут быть ложно истолкованы отчаявшимся человеком; но при чем тут покойная Милдред Брекстон? Ренден ничем не мог помочь.

Он перевел разговор на день убийства. Ему хотелось знать, как вели себя все присутствующие и что,