Голубой пакет - Георгий Брянцев

Бакланов и Дмитриевский молчали и думали. Думали и молчали… Долгую паузу нарушил капитан:

— Попасть под радиопеленгатор — это худшее, что может случиться, но нельзя исключать и многое другое…

— Как это понимать, многое другое? — задал вопрос Бакланов и сам же попытался ответить на него: — Вы хотите сказать: перегорела лампа, отказало питание или еще что-либо в этом роде?

— Вполне возможно.

— Не думаю. Гореловский корреспондент отличался дисциплинированностью и аккуратностью, за что и представлен к награде. Не допускаю мысли, чтобы он начал сеанс на неисправной рации, а если и начал, то предупредил бы нас. Тут что-то другое.

Дмитриевский промолчал. Ему нечего было возразить.

— Вы не теряете надежды, что связь возобновится? — спросил его Бакланов.

Капитан кивнул.

— Хм… Я хочу тоже верить в это, — проговорил Бакланов. — Ну, а если не возобновится? — Бакланов вновь взял телеграмму и прочел вслух: — «Предлагаем два варианта. Первый: высылайте человека по известным явкам…» Две возможности, — повторил он. — И возможно, что во второй шла речь о присылке самолета… Какая досада!…

— Это был бы самый желательный вариант, — подхватил Дмитриевский.

— Но сейчас совершенно невозможный, — заметил Бакланов. — О посылке самолета мы договориться без связи не сможем. — И он покачал головой. — Нужно же такому случиться?

Бакланов бросил телеграмму, подошел к карте и всмотрелся в нее.

— И что вы все-таки предлагаете? — обратился он, не оборачиваясь, к Дмитриевскому.

— Ждать утра, товарищ гвардии полковник, — последовал ответ. — По условиям связи в шесть утра контрольно-проверочный сеанс, обмен позывными и только. Возможно, корреспондент выйдет…

— А если не выйдет, товарищ гвардии капитан? — прервал его Бакланов, не меняя позы и продолжая рассматривать что-то на карте. — Не выйдет ни в шесть, ни в семь, ни завтра, ни послезавтра. Тогда что, я вас спрашиваю?

— Вы не дали мне докончить, — сказал Дмитриевский.

— Прошу! — произнес Бакланов и резко повернулся. — Ради бога!

— Ждать утра и одновременно готовить к посылке человека, — отчеканил капитан.

— Вот! Правильно! — одобрил Бакланов. — Готовить. И с таким расчетом, чтобы сегодня же ночью выбросить. Дело архисрочное. Кто у нас свободен?

— Свободны трое, но послать придется Туманову, — ответил капитан.

Полковник едва заметно усмехнулся и внимательно посмотрел на капитана своими умными прищуренными глазами.

Дмитриевский вспыхнул, и кровь прилила к его лицу.

Работая полтора года с Дмитриевским, полковник знал, что капитан далеко не безразличен к разведчице. Их обоих соединяло хорошее, молодое чувство. И оба скрывали друг от друга то, что совсем нетрудно было заметить окружающим. Вместе с Тумановой капитан дважды был в тылу врага. Знал Бакланов и то, что, когда на карту ставятся интересы дела и речь заходит о Тумановой, капитан всегда старательно подчеркивал свою объективность. Случалось, он даже строже относился к Тумановой, чем к другим.

— Но почему именно Туманову? — переспросил полковник.

Еще не успокоившийся Дмитриевский ответил хмуро:

— Могу предложить свою кандидатуру.

Бакланов раздраженно взмахнул рукой и строго потребовал:

— Отвечайте на мой вопрос.

Капитан изложил свои доводы. Свободны трое: лейтенант Назаров, сержант Караулова и лейтенант Туманова. Первый знает радиодело, но еще не обучен шифру, вторая владеет шифром и только изучает радиодело. Следовательно, их можно послать только в паре. Туманова же является и радисткой и шифровальщицей.

— И все? — полюбопытствовал Бакланов.

— Нет, не все, — сказал Дмитриевский. — Чернопятов сообщил нам в начале мая две явки. Основную — к повару кафе «Глобус» Готовцеву и запасную — на себя. На тот случай, если Готовцева не окажется на месте. На явку надо посылать женщину под видом сестры Готовцева и с документами на ее же имя. Сестра Готовцева работает в минской комендатуре переводчицей, свободно объясняется по-немецки. Туманова же, как вам известно, неплохо владеет немецким языком.

— Так, так… Ясно. Кстати, напомните, в связи с чем Чернопятов сообщил нам эти явки и пароли, — попросил Бакланов. — Я тогда был в командировке в Москве.

Дмитриевский кратко рассказал. Люди Чернопятова в конце апреля произвели небольшую операцию. Они вскрыли сейф бургомистра города и изъяли свыше трех миллионов рублей в советских знаках сторублевого достоинства. Деньги надо было вывезти с оккупированной территории. Разведотдел договорился с Чернопятовым о присылке к нему человека, получил явки и пароли. Но через несколько дней Чернопятов сообщил, что деньги оказались фальшивыми, изготовленными в Германии. Тогда командующий приказал сжечь их.

— Хм, забавная история! — заметил Бакланов. — Так… А когда Юлия Васильевна вернулась из-за линии фронта?

— Девять дней назад…

— Так ли? — поинтересовался Бакланов, вынул из кармана записную книжку и стал перелистывать ее.

— Точно так, — подтвердил Дмитриевский. — Сегодня у нас девятое, а она вернулась первого.

— Положим, у нас сегодня не девятое, а уже десятое, — поправил Бакланов. — Это мы, полуночники, сбились со счета. — И он взглянул на часы. — Сейчас без двух минут три. А успела отдохнуть Юлия Васильевна? Как она чувствует себя?

Дмитриевский улыбнулся. Что он может сказать? Она чувствует себя, как обычно, и ни на что не жалуется.

— В ее возрасте я тоже ни на что не жаловался, — сказал Бакланов, — но это вовсе не означало, что я не уставал и не нуждался в отдыхе. Ну, ладно… Решим так: побеседуйте обо всем с Юлией Васильевной самым подробным образом, а я доложу ваше мнение командующему.

— Слушаюсь, — Дмитриевский встал. — Можно идти?

— Идите, — разрешил Бакланов и проводил взглядом капитана.

Десятого июня в половине восьмого утра Чернопятов открыл дверь котельной. В глаза ударили яркие лучи солнца. Чернопятов прищурился и зябко повел плечами. В его «пещере», как он именовал свое жилище, всегда царили полумрак, сырость и прохлада. Баня топилась лишь два раза в неделю, в остальные дни топливо расходовать не разрешалось.

Закрепив обе половинки двери на стенные крючки, Чернопятов взглянул на тротуар. Там, как на пружинках, уже подпрыгивал бойкий воробушек.

— Прилетел, шельмец? — усмехнулся Чернопятов. — А где же остальные?

Воробушек чирикнул, что, видимо, означало: «Сейчас все будут».

Чернопятов спустился вниз и возвратился со старой жестянкой из-под кофе, в которую складывал крошки. Сегодня там был пшенный концентрат.