Арвендейл Обреченный. Трое из Утренней Звезды - Антон Корнилов

– Валяй! – легкомысленно крикнул кто-то.

– Сдурел, что ли? – тут же попытались урезонить легкомысленного. – А то забыл, как говорят: если рядом гацан – держись за карман!

– А кто у гацана украдет, трех дней не проживет!

Однако у легкомысленного обнаружилось множество сторонников:

– Да пусть покривляются! Что такого случится-то?

– А ежели вдруг чего и выкинут не того, так мы им…

– Их трое всего, а нас вона сколько!..

– Кости переломаем!

– Слышал, рожа твоя неумытая?

– Гляди у нас, на вилы подымем!.. И тебя, и баб твоих!.. Козел чумазый…

Никак не отреагировав на последний выпад (как, впрочем, и на предыдущие), горбун проговорил с поклоном:

– Ну, коли дозволяете потешить вас, добрые жители славного Арвендейла, так тому и быть… – затем вытянул правую руку перед собой, щелкнул пальцами, в которых с легким хлопком тут же материализовался большой бубен. В толпе охнули и притихли. Под звенящий аккомпанемент этого бубна горбун вместе со старухой медленно начал сходить вниз. На пригорке осталась одна девушка.

Все-таки, несмотря на ее татуировки и кольца, она была довольна красива, но красотою грубой, дикарской; особенно притягивали взгляд ее глаза, темные, большие, какой-то нездешний, истинно колдовской огонь мерцал в них.

Подчиняясь мерному ритму бубна, гацанка принялась танцевать. Поначалу медленно, извиваясь к небу одним только телом, будто стебель водорослей под водой; не показывая скрытых под длинными лохмотьями рук и ног, затем – когда бубен стал бить чаще и звонче – она двинулась с места, пошла по кругу. Лохмотья затрепетали, разлетаясь, то обнажая, то вновь скрывая смуглые стройные ноги, руки темными молниями скользнули вверх, принялись рисовать в жарком воздухе диковинные фигуры. Гацанка двигалась все быстрее, легко и грациозно, словно вовсе не касаясь земли, и чудилось зрителям, что руки ее, вьющиеся змеями над головой, будто и впрямь оставляют в голубой пустоте едва видимые рисунки. Кто-то, переговариваясь, тыча соседа локтем, с изумлением узнавал в невесомых, быстро тающих контурах – лесных птиц, зверьков и цветы.

Звон бубна стал непрерывным, пронзительным, и в то же время явственно читался за этим звоном бешеный барабанный ритм.

– Смотри, смотри! – ахнули в толпе. – Вона!..

Видения, творимые гацанкой, как-то очень быстро и незаметно набрали силу. Синекрылые соловьи, розовогрудые чечевицы, пестрые кедровки – сорвались с ее пальцев, порхнули в небо, покружились немного и растворились, как их не было. Огненные белки, длинно-ухие зайцы, серые мышки прыснули под ноги людям – те закричали, запрыгали от неожиданности, но и звери исчезли без следа. Ландыши, фиалки, незабудки взлетели над головами зрителей и тут же истаяли.

Бубен звенел и стучал все громче и чаще, гацанка кружилась быстрее. И скоро публика заволновалась снова, когда увидела, что девушка танцует не одна. Две… нет, три… нет, целый хоровод гацанок, ослепительно высверкивая металлическими колечками на смуглых лицах, кружился на пригорке. Пыль и травяные былинки, поднятые их ногами, осыпали головы людей, но те, завороженные, не шевелились, не смахивали даже сор с волос.

Бубен гремел на пределе человеческого слуха, уже не только стук и звон были в его пении – будто бы несколько самых разных инструментов стали поддерживать его. И хоровод невесть откуда взявшихся гацанок кружился уже и вовсе с небывалой скоростью, хоровод слился в единое разноцветное гудящее колесо, похожее на закольцованную радугу, от мелькания цветов которой до боли рябило в глазах. И это уже не было увлекательно или красиво. Это уже было, пожалуй, страшно.

Ни один человек из тех, кто мог это видеть, не в силах был оторвать напряженного взгляда от удивительного зрелища, не в силах был поднять рук, чтобы заткнуть уши, страдающие от все нарастающего музыкального грохота; окружающая действительность напрочь перестала существовать для них. И не удивительно…

Все, что публика видела и слышала, было как-то чересчур… как-то уж очень слишком… Казалось, еще чуть-чуть, еще минута-другая – и происходящее на пригорке совсем выйдет за пределы человеческих чувств и человеческого понимания. Гремящий и сияющий пригорок скрутит пространство черной воронкой, и в ту воронку повалится, ломаясь, комкаясь, треща по швам, весь привычный мир…

И ровно в ту секунду, когда каждый из зрителей до последней ниточки души осознал эту ужасную вещь – все внезапно прекратилось.

С громовым треском ухнул куда-то слепящий хоровод, оставив только кучку дымящихся разноцветных лохмотьев на вершине пригорка. Последний раз слабо звякнул бубен. И наступила тишина.

Ошеломленные люди не сразу зашевелились и заговорили. Горбатый гацан поднялся на пригорок, тряхнул бубном, который, конечно, сразу растворился в воздухе. И заговорил, насмешливо кривя рот:

– Потешил я вас, добрые жители славного Арвендейла?

– Уж потешил… – басом ответили ему. – Едва не обделались…

– А я так – почти, – искренне признался кто-то. – В последний момент удержался…

Эта ремарка окончательно разрядила обстановку. Послышался смех.

Горбун поклонился и сунул в рот свою трубку. Сухая старуха, кряхтя, бормоча что-то под крючковатый нос, принялась обходить публику с мешком в руках. В мешок щедро бросали хлеб, лепешки, куски колбасы, яблоки, груши, арбузные и дынные ломти и даже монетки, серебряные или медные.

Благодушный настрой уже полностью объял толпу, когда вдруг послышался испуганный вопль:

– Ой, братцы, кошелек стащили!..

– И у меня! – взвизгнул еще кто-то.

– Гляньте, карман разрезали!

– Эй, а у меня перстенек пропал!

– Предупреждали вас! Чего от гацанов, кроме подвоха, ждать?..

– Хватай горбача!

– Бей гадов!..

Народ двинулся на пригорок. Старуху смяли, опрокинули, она заверещала, да так истошно, что от нее даже сперва отступились. А горбун, нисколько не растерявшись, пыхнул своей трубкой, клацнувшей о кольца, в губах, и возгласил:

– Добрые жители славного Арвендейла! Да вы неужто на нас подумали? Как несчастные гацаны, бродячие артисты, вас ограбить могли, когда мы все время на виду были?

– А девка твоя где?! – в несколько глоток сразу заорали добрые жители славного Арвендейла. – Ты нам мозги не пудри! Куда девка подевалась?

– Только тут была, а сейчас нет!

– Это ж она кошельки тащила, карманы резала, кто ж еще?..

– Где девка?!

– Да вон она! – неожиданно громко гаркнул вдруг горбун, указывая трубкой куда-то за спины взбунтовавшейся публики.

Люди обернулись. И правда, по ту сторону дороги, узкой улочкой между аккуратными домиками неторопливо удалялась юная гацанка, полностью обнаженная, волнующе прекрасная. Ступала она, ослепительная в своей наготе, так грациозно, так поводила смуглыми плечами, так поколыхивала упругим задом, что народ несколько помедлил, прежде чем кинуться ей вслед. Да и кинулись-то одни мужики… Женский пол, вовремя сообразив, что их благоверные, догнав гацанку, вряд ли станут поднимать ее, как было обещано, на вилы, а, скорее, применят к ней другое, более приятное для себя наказание, заволновались пуще прежнего: