Цепи Эймерика - Валерио Эванджелисти

– Мне кажется, они не питают недоверия к незнакомцам, – ответил Бернье. Потом добавил: – Магистр, у меня к вам столько вопросов…

– Не сейчас.

Через дверь и окно часовни Сен-Клер виднелся свет зажженных факелов и выходил дым. Служба, похоже, уже началась, потому что перед церковью, привязанные к стволам лиственницы, стояли два мула и лошадь.

Эймерик приказал Бернье остаться снаружи и быть наготове. Развязав пояс, отдал меч юноше. Тот, почувствовав тяжесть оружия в своей руке, встревожился и хотел что-то сказать. Но инквизитор властным жестом прервал возражения и вошел в настежь распахнутую дверь.

Внутри витал едкий запах смолы. Мужчины и женщины, человек сорок, стояли вдоль стен, отдельно друг от друга. Не все они были бедняками – среди непокрытых голов крестьян в грубых холщовых рубахах инквизитор заметил несколько вышитых тюрбанов, явно принадлежащих купцам и господам. Пришли сюда и солдаты – в том числе те, которых Эймерик уже видел в таверне. Трое или четверо детей, не обращая внимания на службу, сновали между взрослыми, играя в догонялки.

Богослужение совершал священник, чье облачение отличалось от одежды присутствующих только веревкой, завязанной на поясе. Им оказался тот самый лекарь, который утром на площади пытался продать крестьянам странное снадобье. Сейчас он говорил на латыни, искаженной франко-провансальским акцентом местных долин, но голос его звучал столь же громоподобно. Перед священником, возле алтаря, на коленях стоял солдат со шлемом под мышкой, а на голове его лежала тонкая книга в ветхом переплете.

– Предаешься ли ты Богу и Евангелию?

– Да, – на латыни ответил солдат.

– Тогда поклянись, что отныне не будешь есть ни мяса, ни яиц, ни какой-либо другой пищи, которая не поступает из воды, как рыба, или из растений, как масло…

Инквизитор с мрачным видом прислонился к стене, сложив руки на груди. Некоторые из присутствующих скользнули взглядом по его фигуре, но тут же отвели глаза. Охваченные благоговейным трепетом, они слушали священника, приоткрыв рот, в состоянии, близком к экстазу.

Тот тоже посмотрел на инквизитора. И тут же, немного изменив тембр, перешел с латыни на французский, из-за чего верующие едва заметно покачали головами – это ускользнуло бы от внимания любого, но не Эймерика.

– А теперь помолимся о нашем святом понтифике Урбане, о Святой католической церкви, о нашем епископе де Куарте. Да снизойдет на них благословение Господа нашего Иисуса Христа, умершего за нас на кресте, воскресшего на третий день…

Губы инквизитора сами собой изогнулись в усмешке, которую сразу удалось сдержать. Он немного подождал, делая вид, что молится, перекрестился и вышел из часовни.

– Что вы об этом думаете, отец Николас? – спросил Бернье, отвязывая лошадь и мула.

– Что ты еще мало в чем разбираешься, – грубо ответил Эймерик. Вскочил на коня и подъехал поближе. – Знаешь, как зовут лекаря, который торгует снадобьями на рынке?

– Отье, – по лицу юноши, обычно совсем невыразительному, было видно, как он расстроен. – Думаю, это дьякон. Он иногда помогает священнику проводить богослужения.

Услышав имя, Эймерик вздрогнул.

– Ты сказал, Отье? Пьер Отье?

– Не знаю. По имени его никто не называет.

Задумавшись на мгновение, инквизитор покачал головой.

– Нет, не может быть. Иначе я бы подумал, что в этих горах и правда правит дьявол. Выполнишь мое задание?

– Только прикажите, магистр, – Бернье очень хотел вернуть себе расположение инквизитора.

– Раздобудь несколько живых змей, скажем штук десять. Гадюки тоже годятся, только без яда. Принеси в замок завтра к вечеру.

– Змей? – юноша посмотрел на Эймерика, широко раскрыв глаза. – А где я их возьму?

– Ну, наверное, лучше спросить у аптекаря, – ответил инквизитор и поскакал вверх по холму. Потом остановился и посмотрел на Бернье, все еще не сдвинувшегося с места на своем муле. – И еще ящериц, – крикнул он. – Только не клади их в один мешок.

Эймерик повернулся и направился к замку Уссель.

Бернье смотрел, как он исчезает за стволами лиственниц. Почти скрывшееся за заснеженными вершинами солнце последними лучами золотило ледники.

1959 – Третье кольцо

Обливаясь потом, толстяк Виорел Трифа рассеянно рассматривал неприглядную панораму города Гватемала. Разноцветные занавески террасы отеля не давали солнечным лучам падать на столики, но были бессильны избавить посетителей от невыносимой жары гватемальского ноября.

Это лишь усиливало раздражение Трифы тем, что его вынудили сюда прийти. Он с негодованием посмотрел на полковника Ойгена Дольмана, потягивающего ром со льдом, и сказал:

– Меня, представителя церкви, компрометирует посещение подобных мест. Я пришел только потому, что приглашение исходило от самого командира.

В глазах Дольмана вспыхнул ироничный огонек, не лишенный презрения.

– Вот уже пять лет здесь так же безопасно, как в Парагвае. Поэтому командир и переехал сюда. – Он немного помолчал. – Как называется ваша церковь?

– Румынско-американская церковь православных англиканцев. По-английски – Roumenian American Church of Episcopalian-Orthodoxes. Сокращенно – RACHE.

– По-немецки значит – «месть». Не очень-то благоразумно.

– Чтобы таких подозрений не возникало, мы добавили к аббревиатуре Inc. – Incorporated, корпорация, – Трифа перестал вытирать пот грязным платком и хитро улыбнулся. – Я ведь еще и бизнесмен.

– Именно поэтому вы нужны командиру, – Дольман в безупречном сером костюме, казалось, не чувствовал никакой жары. – Правда, что это вы четыре года назад читали молитву на инаугурации перед Конгрессом США?

– Перед Сенатом, перед Сенатом, – поправил его Трифа. – Вот тогда и разразился скандал, – плаксивым голосом пожаловался он. – Евреи подняли шум, это попало в газеты; мне все припомнили – и Железную гвардию, и Бухарестский погром и даже то, о чем, я думал, уже давно забыли. В конце концов мне пришлось уехать вместе с RACHE – сначала в Атланту, а потом в Санта-Фе, где меня, наконец, перестали преследовать, – пастор тяжело вздохнул.

– Но вы по-прежнему готовы сотрудничать? – лицо Дольмана застыло в напряженном ожидании.

– Я же подтвердил свое согласие два месяца назад, на конгрессе в Хамельне, – ответил пастор, чувствуя, что жара становится невыносимой. – Я всегда выполнял приказы командира Бор…

– Не произносите это имя вслух, – сухо оборвал его Дольман.

– Хорошо, как скажете, приказы Общества взаимопомощи, – Трифа махнул рукой. Глотнул ледяной текилы из стакана с каемкой кристалликов соли по краю, и поморщился. – Граф действительно умер?

– Да, две недели назад, – прищурился Дольман. – Командир очень переживал, когда узнал. Они познакомились еще в Берлине, в бункере.

– Что будет с Генетической программой?

Дольман обвел взглядом столики на террасе, где сидели в основном офицеры и молоденькие проститутки. К их разговору с Трифой вроде бы никто не прислушивался.

– От нее не откажутся, если все будет нормально, – он наклонился вперед и зашептал: – Графу удалось добиться того, чтобы колхицин,