Полицейская эстетика. Литература, кино и тайная полиция в советскую эпоху - Кристина Вацулеску

упрямо отказываться раскрыть свои двери. Порой эти двери распахивались под давлением общественности, с особым драматизмом – в разъяренной Восточной Германии, где это осуществилось непосредственно в архивах Штази и заодно на телевизионных экранах по всему миру[46]. Между тем в остальной Восточной Европе доступ к засекреченным архивам на первом этапе зачастую осуществлялся за закрытыми дверями, вследствие чего в нужное время появлялись сенсационные данные и осуществлялись информационные вбросы с целью дискредитации ведущих действующих лиц политической арены[47]. Принятие законов о люстрации в странах Восточной Европы, за исключением, что характерно, России, было вызвано – или якобы было вызвано в некоторых случаях – необходимостью решить данную проблему; но повсеместно эти законы только приближали архивы к эпицентру современной политической игры и развязывали горячие споры[48]. По-разному применяемые в разных странах, законы о люстрации предписывают отслеживание и огласку связей между ныне активными политиками и секретными службами прошлого по данным их архивов. Последствия таких разоблачений могут различаться в зависимости от особенностей разработки и применения таких законов от страны к стране, а также в границах этих стран, в тесной взаимосвязи с судьбой их правящей верхушки.

Я начала искать доступ к досье секретных служб в Румынии в конце 1990-х годов. С румынской революции 1989 года до принятия закона об основании Национального совета по изучению архивов Секуритате (НСИАС, или CNSAS в оригинале – Consiliul National Pentru Studierea Archivelor Securitatii[49]) прошло десять лет; его задачей было позволить гражданской общественности проверять наличие связей между спецслужбами и публичными фигурами, от президента до почтового служащего, и обеспечить частным гражданам доступ к их собственным досье. НСИАС должен был управляться советом из одиннадцати представителей ведущих политических партий. При благоприятном стечении обстоятельств такая структура должна была воплощать демократический плюрализм, при неблагоприятном – подразумевала, что работа совета зачастую будет практически парализована из-за серьезных расхождений среди его членов, которые могли представлять в том числе и партии, боровшиеся за закрытие как самого НСИАС, так и его доступа к архивам. Из-за всего этого давления извне и изнутри деятельность НСИАС часто выполнялась урывками, а разработка архивов секретных служб – медленно и только фрагментарно[50].

В надежде узнать о механизме получения доступа к архивам Секуритате я послала электронные сообщения администраторам сайтов всех одиннадцати партий с просьбой сообщить мне контакты их представителей в НСИАС. Ответ пришел лишь от двух, но благодаря им я смогла связаться с членом Партии венгерского меньшинства Ладиславом Чендешем, а также с президентом НСИАС Георге Онишору. Мои адресаты, оба из академической среды, с одобрением отнеслись к проекту и пригласили меня посетить обучающий семинар для сотрудников НСИАС. Он стал уникальной возможностью понаблюдать за деятельностью, связанной с основанием НСИАС. Занятия проходили в исполинском дворце Чаушеску, Доме народа, и я, помнится, беспрестанно блуждала в лабиринте коридоров, пытаясь отыскать кабинеты, в которых старшие офицеры служб бывшего Секуритате обучали вчерашних выпускников исторических факультетов ориентироваться в архивах и читать досье. Каждый чувствовал себя не в своей тарелке в этой смехотворно громадной частной резиденции, оформленной в соответствии с будуарной версией соцреализма: не привыкшие к публичным выступлениям сотрудники Секуритате смущенно мялись перед классом, молодые историки были заметно взволнованы обретением новой работы, пусть и не совсем понимая, в чем она заключается, а высшие должностные лица НСИАС, многие из которых фигурировали в досье спецслужб, наблюдали за тем, как ранее наблюдавшие за ними самими рассказывают о методах слежки.

К лету 2000 года я начала работать в архивах НСИАС. Так как вопрос с получением доступа оставался не проработанным до конца, я зачастую оказывалась первой из ученых, кому удавалось заполучить для исследования досье крупных румынских писателей, среди которых Николае Штайнхардт, Марин Преда и Никита Стэнеску. Помимо предоставления доступа к личным делам за весь период коммунистического правления НСИАС передал мне внутренние правила Секуритате по организации архивов, а также по ведению слежки, проведению арестов, расследованиям и вербовке. В то же время издания НСИАС, вроде уникального сборника внутренних правил Секуритате, подробно рассматриваемого в этом труде [Anisescu et al. 2007], а также публикации независимых издательств и даже Румынской службы информации (РСИ – SRI, Serviciul Roman de Informatii), обеспечили общественность документами секретных служб в избытке[51].

Особый случай: архивы бывшего КГБ в России

Россия так и не приняла закон о люстрации. Законопроект был предложен в 1992 году, но позорно провалился еще на уровне законодательной власти [Ellis 1996: 195]. Тогда же был принят закон, криминализирующий раскрытие личностей бывших агентов спецслужб и их осведомителей[52]. В результате этого доступ к архивам достигался здесь совсем иными путями, нежели в других странах Восточной Европы. И все же начало было многообещающим: в 1991 году Б. Н. Ельцин создал парламентскую комиссию по установлению статуса архивов бывших спецслужб. Опубликованные отчеты членов этой комиссии являются бесценным кладезем информации, касающейся общего состояния архивов. Н. В. Петров сообщает, что в 1991 году комиссией было обнаружено порядка десяти с половиной миллионов дел. Он также делится статистикой по основным типам этих дел – личных или «оперативных» досье, досье на сотрудников, досье, конфискованных в нацистских лагерях, и административных дел, – но предупреждает, что названные им цифры нерепрезентативны, так как многие дела были уничтожены, на законных основаниях или без оных [Петров 1993]. Его оценка того, как КГБ обращался с этими документами, отражена в названии отчета: политика руководства КГБ в отношении архивного дела была преступной. Другое значимое исследование, написанное еще одним членом той же комиссии А. Б. Рогинским в соавторстве с Н. Г. Охотиным, дает более четкое представление о типологии досье, а также подробный отчет о работе самой комиссии и о тех политических интригах, которые уже к 1992 году нарушили амбициозные планы по открытию архивов для общественности [Roginskii, Okhotin 1993].

Вместо этого архивы остались под юрисдикцией преемницы КГБ – ФСБ, которая ревниво оберегала их от интересующихся и исследователей. И все же альтернативные источники информации об архивах, собранные воедино, складывались в достаточно необычную и весьма показательную картину. За годы гласности удалось добиться первых успехов в поисках архивного доступа. Еще в 1988 году по инициативе В. А. Шенталинского Союз писателей организовал комиссию по извлечению из архивов рукописей репрессированных авторов, а также их личных досье. В ходе бесконечных мытарств, как спровоцированных, так и преодоленных не без вмешательства верхушки партии и руководства КГБ, комиссия все же добралась до архивов и вышла из них, имея на руках досье ведущих деятелей культуры, среди которых