Роль грешницы на бис - Татьяна Гармаш-Роффе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Только если после ресторана ты мне дашь поработать…
– Клянусь! Буду спать в гордом одиночестве и не помышлять о плотских радостях. По крайней мере, до тех пор, пока ты не придешь… А вообще-то я тебе завтра же куплю портативный компьютер.
– Ты назначил мой день рождения на завтра? – рассмеялась Саша.
– Нет, объявил войну с бескомпьютерщиной!
– У нас уже два: твой у тебя и мой у меня!
– Так будет третий! Из него одного целых две выгоды: во-первых, ты не будешь занимать мой, а во-вторых, ты сможешь взять его в постель!
– И тогда я больше не напишу ни одной статьи!
– Ты в чем меня подозреваешь? В покушении на творческий процесс? Нет уж, милая, я такого греха на душу не возьму: ты будешь мирно стучать у меня под боком, а я буду мирно храпеть у тебя под боком. Идет?
– Свежо предание, да верится с трудом…
– Неблагодарная! Я тебе цифровой диктофон купил? Купил! Я тебе мешаю, когда ты среди ночи вскакиваешь и начинаешь в него бормотать? Нет! Я благородно начинаю храпеть изо всех сил, чтобы ты не боялась, что меня разбудишь!
– То-то я потом ничего расслышать в записи не могу: все храп перекрывает!
– Сашка! Если мы не идем немедленно в ресторан, то я примусь за тебя! – грозно клацнул зубами Алексей, надвигаясь на нее…
…Летописцам славной Кисовой жизни осталось неизвестным, что именно было у детектива на ужин в тот вечер.
* * *
– Цве-е-етик! Слышь? Цветик-Семицвети-и-ик!
– Чего шебуршишься? Спать не даешь!
– Цветик, а папка придет? Скажи, придет?
– Нет.
– Потому что умер?
– Да.
– А почему умер?
– Головой стукнулся о бочку с водой и умер.
– А почему стукнулся?
– Пьяный был, споткнулся и стукнулся.
– Не, это я его толкнул.
– Что ты глупости говоришь! Тебя и дома-то не было!
– А вот и было!
– Ты кончай, а? Нафантазируешь тут, а я и не знаю, чего думать!
– Я пошутил, Цветик. А мертвые обратно не приходят?
– Нет.
– Никогда?
– Никогда. Спи.
* * *
На следующий же день Кис озадачил фотографиями с Урала редакцию газеты-нанимателя, затребовав информацию о каждой «морде лица». С адресами, телефонами и «с кратким жизнеописанием» («М-м-м, по возможности», – лояльно добавил Кис).
Первые сведения поступили в тот же день, и Кис принялся размышлять, с кого ему начать. В списке из ныне здравствующих были уже знакомые актриса Измайлова (народная) и певица Тучкина (народная), а также писатель (маститый), кинорежиссер (маститый), работник Госкино (высокопоставленный), академик-химик (известный), бывший зам бывшего министра культуры (на пенсии) и ряд других достаточно высокопоставленных персон.
Тучкина, как свидетельствовал рапорт газеты, несмотря на почтенный возраст, вела вполне активный образ жизни и имела открытый дом, в котором получали поддержку и отеческие (материнские?) наставления подрастающие таланты. Измайлова, напротив, отличалась замкнутостью, журналистов не принимала никогда (значит, Сашу просить договориться о встрече будет лишним), да и вообще не принимала. Ни-ко-го. Писатель отсутствовал: поехал в Венецию за вдохновением, режиссер поехал по соседству, во Флоренцию, – на съемки фильма. Бывший замминистра находился на даче, а местонахождение господина-товарища из Госкино установить пока не удалось: по сведениям, он был в Москве, но его телефоны не отвечали ни дома, ни на работе.
Переложив на плечи Александры задачу выбить рандеву с мужчинами, он принялся за Тучкину, сочтя ее наименее трудной для взятия крепостью, чем нелюдимая звезда экрана. Ее телефон, однако, был упорно занят. Между двумя наборами к нему прорвалась Александра и заявила, что на страже академика стоит его жена и что лучше Кису пустить в ход весь свой мужской шарм: «Ты же у нас шармёр[8], Алеша», – издевательски усмехнулась она. Александра всегда с неподражаемым ехидством называла его этим словом, глядя, как мучается Алексей, пытаясь придать голосу несвойственные ему интонации, а лицу – несвойственное выражение. В натуральном виде лицо и голос были нейтральными – Алексей был сдержан в выражении эмоций, и люди, поверхностно его знавшие, предполагали в нем полное отсутствие оных. Иногда, в особых случаях, взгляд его становился особенно внимательным, еще реже – сочувственным и совсем редко – нежным. Когда останавливался на Саше.
Телефон Тучкиной был по-прежнему занят, и Кис в раздражении набрал номер академика Георгия Сулидзе. Голос его сделался бархатнее некуда, и Алексей с негодованием отвернулся от своего отражения в стекле, расплывшегося в отвратительной медовой улыбке.
Увы, труды его тяжкие остались втуне. Академическая жена не дрогнула и твердо вела допрос с пристрастием: зачем нужен академик? Почему нужен академик? Какие вопросы собираетесь задавать академику?
– Мне кажется, – довольно резко заявил Кис, – вы недооцениваете серьезность ситуации. Я ведь не на интервью напрашиваюсь, уважаемая Софья Анатольевна. Ваш муж входил в ту же компанию, что и четверо убитых, и, возможно, ему также грозит смертельная опасность. Необходимо срочно понять, что связывало всех этих людей, что могло произойти в те годы такого, из-за чего сегодня…
– В биографии моего мужа нет темных пятен! – взвилась собеседница. – Это безупречный, святой человек, отдающий всю свою жизнь служению науке и людям, его заслуги признаны…
Тра-та-та… Кажется, она едва не сказала «партией и правительством». Кис даже присвистнул. Он казенно-высокопарным словам никогда не верил, как и людям, их произносившим, и ему казалось, что это настолько всем давно понятно, что и произносить их стыдно, как глупую реплику в пошлом водевиле.
– Что это? – осторожно спросила жена академика.
– Где? – Кис даже глаза старательно округлил, изображая невинное удивление.
– Вроде свист какой-то… Это… не вы?
– Ну что вы, как можно! – радостно сказал Кис. – Это чайник.
– А, – облегченно выдохнула она, удостоверившись, что никто непочтения к заслугам академика не высказал, кроме чайника, – так вот, запомните: это человек, для которого наука…
И ее снова понесло. Кис невежливо перебил:
– Вообще-то, я характеристику вашего мужа не просил. Я просил позвать его к телефону.
