Четыре подковы белого мерина - Наталья Труш

Вероника схватилась за голову:

– Все! Больше никаких успокоительных!

Тот же самый доктор предложил немного обмануть Ладу – подменить таблетки.

– Дай ей взамен того, что у нее есть, пузырек безобидных витаминок. Пока она разберется, что к чему, ей уже все это будет не нужно, научится справляться с настроением и чувствами без лекарств. Как вы вообще-то дошли до этого, Вик?! Ну, не глупые вроде люди!

А Вика уже и вспомнить не могла, кто посоветовал ей держать Ладу и Димку на таблетках. И названия препаратов кто-то написал, и рецепты помогли достать. И Вика рада была, что от цветных маленьких таблеточек подруга успокаивалась, переставала рыдать. И не видела ее заторможенного состояния и нервозности, возникавшей через некоторое время, тоже не видела. Нервозность и слезы Лада гасила таблетками.

«Синдром отмены» – так, кажется, это называется. Лада тяжело его перенесла. Она не связывала свое состояние с тем, что у нее закончились привычные таблетки. Ей было плохо. Также плохо, как и три месяца назад после похорон Глеба. Она старалась загружать себя работой по самую макушку, и это помогало.

Ровно на время работы. А как только она погружалась в свои мысли, так тут же теряла контроль над собой, и слезы катились из глаз сами по себе.

Лада пыталась анализировать свое состояние. Что это? Жалость к себе самой? Боль от одиночества? И да и нет. Ночей она боялась и ждала их. Ночью она упрашивала кого-то, чтобы Глеб ей приснился, чтобы рассказал, как ему там. А утром разгадывала свои сны. Для этого ей не нужны были никакие сонники. Этим смешным книжкам Лада не верила. А верила собственной интуиции.

Сны иногда радовали, иногда огорчали. Когда Глеб приходил к ней живым и общался, она была счастлива. А когда лишь показывался и тут же уходил от нее, она умирала от горя снова и снова и спрашивала: «Почему???»

Однажды он рассмеялся в ответ на ее вопрос, и она проснулась в слезах. Сны и явь перемешались, одно от другого было непросто отделить. Лада стала записывать сновидения.

С Димкой на эту тему ей не совсем удобно было говорить, но как-то раз он сам у нее спросил:

– Мам, а тебе Глеб снится?

– Снится, да. – У Лады защипало в носу, и она поняла, что сейчас расплачется. Ей казалось, что Димка, материалист до мозга костей, не поймет ее.

А он вдруг сказал:

– Мне он тоже снится. А сегодня в моем с ним сне была и ты.

– А… как я там… была? – спросила Лада.

– Мне приснилось, что Глеб позвонил домой, сюда. Я трубку снял, а он говорит: «Димыч, я сейчас приеду, с мамой. Нам нужно взять новый мяч и сетку, и мы едем на дачу. Ты с нами?» Я, конечно, сказал, что жду вас и на дачу поеду. И вы приехали. И я, когда он руку мне протянул, почувствовал, как он мне ее жмет. А потом он обнял меня, и я опять почувствовал его живого.

Димка замолчал. Потом достал какой-то пузырек, открыл его дрожащей рукой и отсыпал в ладонь три таблетки. Закинул их в рот, сделал глотательное движение и запил холодным чаем из стакана, который стоял на тумбочке у его дивана. Лада проследила за этим, дождалась, когда Димка закурит, – после аварии он стал курить дома, открыто, – и поторопила его:

– И?!! И что дальше?!

– А дальше мы и в самом деле поехали на дачу. Только машину, на которой поехали, не помню. А на месте, где все произошло, остановились, все вышли из машины, цветы на обочину положили…

Лада молчала. Только побелела и нервно сглатывала.

– Ма! Ты что, а? – забеспокоился Димка.

– Ты знаешь, чей сон рассказал? – задумчиво спросила его Лада и, не дождавшись ответа, пояснила: – Мне приснилось то же самое! Только без звонка. Вернее, звонок тоже был: я видела, как Глеб звонит… тебе. Потом мы приехали с ним домой, взяли его любимую «Галу» – мяч волейбольный – и сетку и с тобой вместе поехали на дачу… И на том месте, правда, остановились и вышли… с цветами. – Лада смотрела на Димку так, будто увидела вместо него инопланетянина, как минимум. – Димочка, а… цветы??? Цветы в твоем сне какие были, ты помнишь?

– Помню. Красные такие, их еще всегда к памятникам войны возлагают.

– Точно. Гвоздики. Димка, это что, а?

– Не знаю. Мам, я вообще его постоянно рядом с собой чувствую. Будто ангел-хранитель, который все видит и знает, а потому предупреждает. Будто слышу голос его…

Димка уже ходил, правда, криво, боком, как краб черноморский. Об учебе или работе пока что и речь не могла идти. Тут бы вывести его из затянувшейся депрессии да избавить от изнурительных болей в голове, позвоночнике и шее.

Осенью Димке пришла повестка из военкомата, куда Лада отправилась вместе с ним. Выглядела она плохо, как старушка, в очках и черном траурном шарфике. Казалось бы, на лице у нее все было написано – плохо тетке, очень плохо. И документы, которые она привезла военкомовскому врачу, красноречиво рассказывали о Димкиной травме. А этот дундук – военком! – или кто там у них за главного, разорался так, будто без одного призывника, да еще вот такого полуинвалида, Российская армия накроется медным тазом! Он швырял бумажки, как артист, читал диагноз и комментировал его, издеваясь над Димкой и Ладой. Главным образом – над ней. Димке вся эта военкомовская галиматья была по барабану. Он давно для себя вывод сделал: в армию его не загонят!

А вот Лада не привыкла к такому обращению. Этот баран в погонах хорошо знал, что она только что мужа потеряла, и при этом хамовато выговаривал ей, какого упыря она воспитала.

– Может быть, я, как вы выражаетесь, и «воспитала упыря», но при этом разговариваю с вами по-человечески, а почему вы себе позволяете такое хамство по отношению ко мне?

Лада всегда старалась понять, почему один человек позволяет по отношению к другому неприкрытое хамство. Сама она не умела хамить, и даже на откровенную грубость отвечала аргументированно и спокойно. Вот и тут, выслушав майора Чернобрива, который разносил по кочкам всех матерей, защищающих своих детей призывного возраста, и Комитет солдатских матерей во главе с его руководительницей Ангелиной Щербаковой, Лада сказала спокойно:

– Не дай вам бог пережить такое…

А в ответ услышала:

– И катитесь отсюда, вместе с вашими справками! Вам всем вместе с вашими правозащитниками место в МОССАДе!

Лада хорошо его поняла. Чернобрив, видимо, намекал на национальность. Потемневшая от горя Лада и в самом деле была похожа на еврейскую маму – и внешне, и по поведению. Она внимательно посмотрела на наглого барана в погонах и ответила ему:

– Это вы о национальности? Не попали, сударь! Если бы она у меня была такая, как вы думаете, то я бы, наверное, давно жила не рядом с вами. И больше скажу: там я совсем не возражала бы против службы моего ребенка в армии. Там дети действительно родину охраняют, а не ваши интересы! И не дачи строят генералам, а военное дело изучают. И солдата там уважают, а не унижают!