Утро под Катовице. Книга 1 - Николай Александрович Ермаков

Проснулся я от звука выстрела. Моментально выхватив из кобуры «парабеллум» я замер и напряжённо прислушался, гадая, что же происходит? Через минуту донеслись ещё два выстрела со стороны села. Я подождал в своем укрытии минут десять, однако больше никаких громких звуков из населенного пункта слышно не было, поэтому, движимый любопытством, я осторожно вернулся к своему наблюдательному пункту, забрался на дерево и осмотрелся. Оказывается, пока я спал, ситуация в селе несколько изменилась. На главной улице прибавилось два автобуса, а на просторном дворе резиденции главфрица стояли человек двадцать гражданских. Перед ними лежали три неподвижных тела в цивильной одежде — двое мужчин и женщина. Через минуту разглядывания стоявших людей, мне стало понятно, что это евреи, там даже был один хрестоматийный иудей-ортодокс — в черной шляпе с бородой и пейсами. Немецкий офицер расположился на скамье за столом метрах в десяти от группы евреев. Рядом с ним сидела девушка. Я навел на нее монокуляр и чуть не выронил его из рук! Да что там монокуляр, я и сам едва не рухнул с дерева от потрясения — там была Катаржина! Моя несчастная любовь из прошлой жизни, погибшая в Донбассе, поехав воевать на стороне бандеро-фашистов.

Постаравшись хоть немного успокоиться, я вновь прильнул к монокуляру, вглядываясь в такие знакомые, невероятно красивые черты. На меня нахлынули воспоминания о том прекрасном времени, когда мы были вместе, вспомнилось, как я мог подолгу рассматривать её лицо, поражаясь совершенной гармонией линий. Из памяти всплыли наши прогулки по Варшаве, её смех, объятья, поцелуи… Вслед за этим из глубин души поднялась испепеляющая боль утраты, от которой я застонал, скрежеща зубами. Придавив усилием воли вспыхнувшие эмоции и сделав пару глубоких вдохов, я вернулся к наблюдению. Девушка сидела неподвижно, опустив взгляд и практически никак не реагировала на происходящее вокруг, а там было на что посмотреть. Солдаты принесли из автобусов чемоданы и стали их потрошить, выбрасывая одежду на землю и вспарывая обшивку. Офицер что-то спросил у девушки, она ответила, после чего тот поднялся из-за стола, взял из общей кучи два чемодана, которые поставил перед ней на стол, скрыв тем самым её от моего взгляда, и вернулся на свое прежнее место. Постепенно перед ним росла кучка найденных ценностей. Насколько я мог судить с этого расстояния, там были золотые изделия и монеты, а также пачки денежных купюр.

Закончив с чемоданами, фрицы занялись людьми. Двое солдат вывели из группы евреев к забору пожилого мужчину и приказали раздеваться. Тот, опираясь на забор, послушно стал снимать с себя одежду и передавать солдатам, которые тщательно прощупывали все вещи, после чего бросали их под ноги еврею. Затем, разрешив ему одеваться, один из солдат отнес найденные ценности офицеру на стол и отвел к забору молодую еврейку после чего процесс реквизиции возобновился. Так, по одному, немцы обыскали евреев и почти у всех нашлись спрятанные в одежде ценности. Однако меня все эти перемещения людей и ценностей интересовали мало, я надеялся внимательнее рассмотреть девушку, чьё лицо было скрыто за чемоданами и томился от нетерпеливого ожидания. Но вот процесс экспроприации закончился, солдат принес на стол один из выпотрошенных саквояжей, офицер сложил туда конфискованные ценности, затем, судя по жестикуляции, приказал солдатам взять саквояж и чемоданы со стола, что те и выполнили, позволив мне вновь увидеть лицо девушки и я впился в нее взглядом. Далее главнемец поднялся со скамьи и галантно протянул ей руку. Красавица вздрогнула, опустила голову ниже и отодвинулась. На этом вся учтивость немецкого офицера закончилась. Он резким движением схватил девушку за локоть, выдернул из-за стола и потащил к дому. Солдаты с чемоданами пошли вслед за ним.

После того, как они скрылись в доме, унтер дал команду оставшимся во дворе солдатам, те построили евреев и отвели их на соседнее подворье, где заперли в сарае, выставив у двери постового. Далее, главнемец появился с пленницей в своей комнате, которую я мог хорошо просматривать через открытое окно. К этому моменту я уже убедился, что всё-таки это не Катаржина, а очень похожая на неё девушка, но всё-равно происходящее вызывало у меня нестерпимую боль и ярость. Сердце мое требовало решительных действий, но разум останавливал от безрассудных поступков. Конечно, я мог застрелить главфрица ещё во дворе, когда понял его намерения, и даже, скорее всего, основательно побегав, смог бы уйти от преследования, но чем бы это кончилось для девушки? Вряд-ли бы немцы оставили бы её живой. С горечью убедившись, что я был прав насчёт аморальных намерений офицера, я отвел монокуляр в сторону от окна и стал изучать расположение немецкого подразделения: где расселены, где посты и патрули. Тем временем день неуклонно двигался к своему завершению. Тени удлинились, пастухи гнали с пастбищ в село стада коров и коз. А у немцев настало время вечернего приема пищи. Во дворах и летних кухнях суетились перепуганные поляки, стараясь угодить захватчикам вкусной едой. Большинство фрицев располагались за столами во дворах, весело разговаривали между собой и с поляками. Если бы не военная форма и находящееся под руками оружие, то, наблюдая издалека, можно было бы подумать, что это приехали родственники и радушные хозяева изо всех сил стараются не ударить перед ними в грязь лицом.

Главнегодяю принесли ужин прямо в комнату, хозяйка, полная сорокалетняя женщина, накрыла стол, избегая смотреть на кровать, на которой ублюдок курил, удобно устроившись в полусидячем положении, а девушка, накрывшись простыней с головой, лежала отвернувшись к стене. Когда хозяйка вышла из комнаты, фашист уселся за стол и позвал к ужину свою жертву, но та не пошевелилась. Тогда он не поленился вернуться к кровати и, схватив её за волосы, усадил за стол. Далее у меня не было никаких сил на всё это смотреть и я спустился с дерева. Эмоции так и бушевали в моем сердце, но я, используя медитативные техники, постарался привести мысли в порядок. Если бы девушка так не была похожа на Катаржину, то я, наверное, был бы намного спокойнее: ну изнасиловал фашист польку (или еврейку), так ведь на то он и фашист! Да, девушку жалко, но сколько их, поруганных молодых и красивых девушек сейчас в Польше? А сколько их ещё будет? Однако, у меня всколыхнулся застарелый комплекс вины. Тогда, три года назад, после её гибели, я многократно изо дня в день, спрашивал себя, мог ли я что-то сделать, чтобы предотвратить эту её трагическую поездку? И раз за разом, моделируя различные варианты