Гарсоньерка - Элен Гремийон

– Но мне кажется, убить – это и есть предел отчаяния.

Витторио качает головой:

– Не всегда. И тем более не в ее случае.

– Да она только и говорит, что о своей ненависти к молодым женщинам, она то и дело вспоминает вашу жену! Последний сеанс хорошо показывает, на что она способна.

– Алисия тогда попросту воспользовалась Лисандрой как предлогом, чтобы излить душу. И сказала все, что хотела сказать. Поверьте, до Лисандры как таковой ей не было ровно никакого дела. Но вас кассета потрясла, и это понятно. Алисия, в общем-то, говорит там о вас: потеря ребенка, Матери площади Мая…

Ева Мария подается к нему:

– А что, если кристаллизация эта не так случайна, как вам хотелось бы думать? Что, если женщина, считающая себя жертвой, решила в припадке безумия выместить все свои обиды на вас? Если задумала покушение на вашу жену, ставшую для нее символом ее жизненной трагедии, ведь ваша жена так молода, во всяком случае, намного моложе вас. Она сама говорит, что способна убить!

Витторио улыбается. На этот раз открыто.

– Вовсе не каждый, кто говорит, что может убить, совершает убийство.

– Нет тут ничего смешного, Витторио, ваша пациентка – жестокая и необузданная женщина. Вы что, забыли звук ее голоса? Меня дрожь пробирала, когда я расшифровывала кассету!

– Голос обманывает, если бы вы знали Алисию, вы бы так не говорили, она совсем крошка.

– И что? Крошка тоже может убить, даже и старушка божий одуванчик… Она была в такой ярости, так зла на вас, когда уходила. Похоже, вы не понимаете, в каком состоянии оставили эту женщину, – вы же ни слова не сказали, чтобы ее утешить, чтобы снять напряжение.

Витторио барабанит пальцами по краю стола.

– Я ни в каком состоянии ее не оставлял, она сама в таком состоянии удалилась! Завершение сеанса никогда не бывает случайным, пациент приходит к тому, к чему должен был прийти. Если вообще существует место, где нет ничего случайного, это кабинет психоаналитика. У нас все определяется желанием пациента – или, скажем, его бессознательным, и это очень хорошо, даже если он и уходит в ярости. Знали бы вы, сколько раз на моей памяти такое бывало… – Витторио перестает барабанить по столу. – Возьмем хотя бы ваш случай…

– Мой? – Ева Мария отшатывается.

– Да. Помните день, когда мы поспорили из-за вашего сына? Я сказал вам, что вы недостаточно им занимаетесь, совсем его забросили. Вы забыли тот сеанс? А ведь его вполне можно сравнить с этим.

Ева Мария опускает голову. Перед глазами у нее пелена. Витторио продолжает:

– Понимаете, Алисия вернулась бы, да, она долго не появлялась, но она вернулась бы. И поверьте, во время анализа перерывы подобного рода нередко оказываются благотворными.

– Значит, этот сеанс был уже давно?

– Точно не скажу… месяца два назад.

– Вот видите, я права! Там явно что-то не так, говорю вам, эта женщина была готова на все, на самое страшное. А может, она была влюблена в вас?

– Да нет же, сколько раз вам это повторять! Просто сеанс был очень трудным, предельно бесстыдным, и сейчас Алисии, должно быть, очень неловко, оттого что она все это мне наговорила, но больше ничего за этим не стоит. Алисия не имеет никакого отношения к убийству Лисандры. Это все, что вы нашли, Ева Мария? Вы прослушали все кассеты?

Ева Мария делает вид, будто складывает уже сложенные странички. Она разглядывает морщины на своих руках. Она видит свои руки так ясно, как никогда раньше не видела. Ей даже кажется, будто она различает два коричневых пятна.

– И вы даже не позвонили своей пациентке, когда она не пришла неделю спустя?

– Это было бы неэтично.

– Я думала, с этикой вольности допустимы! Сеансы-то вы записывать не стесняетесь, а когда речь заходит о несчастной женщине, которая борется со стремительным старением, вы сразу этику вспоминаете! Не можете ее нарушить, вам это в голову не приходит, даже позвонить разок – и то не хотите. А если бы она покончила с собой? Об этом вы подумали? Вы меня разочаровываете, доктор.

Витторио молча смотрит на Еву Марию.

– Ах, я вас «разочаровываю»? Послушайте себя, Ева Мария. Вы же говорите словами Алисии. Нельзя отождествлять себя с пациентом в его горе или смятении, а вы сейчас делаете именно это. Хотя нетрудно заметить, что эта женщина обижена не на меня, а на жизнь, на самую ее суть – на природу, разве мало она об этом твердит? Единственное, что Алисию могло бы утешить, примирить с самой собой, это если бы она однажды утром проснулась и увидела в зеркале лицо и тело, какие были у нее в двадцать лет, а тут, уж простите, если я вас «разочаровываю», не в моей власти что-либо изменить. Но чего вы от меня хотите, что я, по-вашему, должен был для нее сделать? Ну предложите что-нибудь! Интересно, чего бы вы хотели от меня? Ну так что же я должен был сделать для Алисии?

Ева Мария опускает голову. Молчит. Витторио кладет обе руки на стол. Подается к ней:

– Может, переспать с ней и тем самым вернуть ей немного женственности? Может, каждый раз во время сеанса изо всех сил стараться ее трахнуть, помогая тем самым сохранить уверенность в себе? И, раз уж на то пошло, больше не брать с нее денег за сеансы, а то еще подумает, будто я сплю с ней из-за денег, а не потому, что мне на самом деле этого хочется. Все, Ева Мария, хватит! Я не собираюсь устраивать здесь филиал своего кабинета, мы в тюрьме, вернее, это я в тюрьме, и – пусть это не очень остроумно – в тюрьме несколько менее естественной, чем старость. Мы ведем совершенно бессмысленный разговор, и вы сейчас даже не защищаете Алисию, вы нападаете на меня. Из-за того, о чем я только что вам напомнил.

– Ни о чем вы мне не напоминали!

– Напоминал. Я заговорил о вашем сыне, чего вы не переносите. Но это давняя история. Напрасно я вас во все это втянул, вы слишком слабая, вы не сможете мне помочь, никто не может мне помочь, я безнадежно влип, мне не выбраться отсюда.

Витторио поднимает руку, хочет позвать тюремщика, но Ева Мария его останавливает:

– Извините, Витторио, простите меня, не уходите, вы правы, если вы говорите, что Алисия не убивала вашу жену, значит, так и есть, вы знаете ее лучше, чем я, не понимаю, что на меня нашло, простите! Но я больше ничего не обнаружила, совсем ничего, хотя прослушала уже больше половины кассет. Вот потому я и загорелась, когда дошла до этого сеанса, мне показалось – вот оно, мне показалось, я нашла способ вытащить вас отсюда, простите меня, Витторио.

«Больше половины кассет». Витторио сгорбился, осел на стуле.

– Это я должен просить прощения, Ева Мария. Я не имел права на вас набрасываться. Но я узнал сегодня слишком много плохих новостей. Я доведен до крайности. Поверьте, Алисия не имеет ни малейшего отношения к смерти Лисандры, но мне понятно, почему вы так подумали, на вашем месте я, скорее всего, пришел бы к такому же выводу.