Когда отступит тьма - Майкл Прескотт

Его нельзя было задержать даже как подозреваемого в связи с исчезновением Эрики. Этому препятствовал хронометраж. Возможно, у Роберта было какое-то время увезти Эрику в «мерседесе», спрятать где-то ее и машину, затем вернуться к бакалее Уолдмена, чтобы создать себе алиби.

Возможно. Но очень маловероятно.

И Рейчел сказала, что Роберт искренне удивился, услышав об исчезновении сестры. Поспешил уехать. Взволнованный, расстроенный.

Так что Коннор считал, что Роберт непричастен к исчезновению Эрики. Он сказал себе, что нужно этому радоваться.

Но если Роберт не увез ее, где же она?

Ответа не было. Коннор знал одно: он не может ее лишиться. Потеряв Карен, он только теперь стал приходить в себя. Без Эрики он уже не сможет. Ни за что. Ни за что.

Покидая галерею, Коннор бежал.

Эрика спускалась, медленно соскальзывая по веревке от узла к узлу, тонкие кожаные перчатки защищали ладони. Она зажала веревку между колен, чтобы не вся тяжесть тела приходилась на руки.

Спуск давался ей без особого напряжения сил. Дома у нее был маленький гимнастический зал. Нововведение Эндрю, правда, он редко им пользовался. А Эрика каждый день упорно занималась на снарядах.

И совершала утренние пробежки, четыре нелегкие мили по пересеченной местности, в любую погоду.

Этот режим помогал ей избегать лишнего веса; в тридцать шесть лет она была более подтянута, чем в юности.

Половина двенадцатифутовой расселины позади. Дневной свет тускнел, падающий вниз луч фонарика описывал безумные спирали по известняковым стенам. Веревка начинала раскачиваться, как только Эрика спускалась на очередные несколько дюймов.

Она надеялась, что края отверстия не очень зазубренные, надеялась, что натянутая веревка не трется о камень.

Если веревка оборвется, она перенесет падение, но выбраться наверх можно будет, лишь цепляясь за стенки расселины. Несмотря на проводимые в гимнастическом зале часы, Эрика была не уверена, что ей это удастся.

— Ничего не случится, — подбодрила она себя шепотом сквозь стиснутые зубы.

Осталось уже немного. Дно уже близко.

Легкая улыбка тронула ее губы. Что подумали бы горожане, если бы увидели ее сейчас? Эрика Стаффорд, владелица Грейт-Холла, устроительница самых утонченных приемов в Барроу, законодательница вкусов, спускается по веревке в пещеру.

Испытующе вытянув ноги, Эрика коснулась ими чего-то твердого. Убедясь, что это пол пещеры, а не выступ или сталагмит, осторожно встала на него и выпустила веревку.

Отверстие вверху превратилось в белый кружок величиной с монетку. Она стояла в отраженном снизу свете фонарика, тяжело дыша. Здесь было теплее, чем наверху. Дыхание не выходило паром. Эрика вынула фонарик из петли джинсов и, поводя лучом, отыскала боковой ход.

Он оказался более тесным, чем она думала. Пришлось втискиваться боком. Кальцитовые выступы цеплялись за воротник пальто, будто хватающие пальцы.

Продвинувшись таким образом на ярд, Эрика оказалась в более широком проходе, в главном известняковом коридоре этого лабиринта.

Ее охватило странное чувство, и она не сразу поняла, что испытывает чувство вины. Это место больше ей не принадлежало. Она была здесь непрошеной гостьей.

Эрика достала губную помаду и нарисовала на стене длинную стрелу, указывающую в сторону выхода. Без ориентировочных знаков она быстро бы заблудилась в этом лабиринте.

А теперь в какую сторону?

Эрика надеялась обнаружить какой-то след, но лабиринт был первозданно чистым. А коридор, она знала, тянулся в двух направлениях, разветвляясь на бесконечные ходы. Задолго до того, как обследует хотя бы десятую их часть, она израсходует все силы и губную помаду.

Но зачем обследовать все? Существовала одна особая пещера, которой воспользовался бы Роберт. Та, что больше всего нравилась им в детстве, в которой царило очарование.

Тронный зал.

Они так назвали ее из-за великолепия, созданного медленным просачиванием воды в течение многих веков. Пещера с высоким сводчатым потолком, чудесно отражавшим эхо, с закругленными углами, затянутыми известняковыми шторами, с гладко отполированным полом обладала величественными размерами дворцовой палаты.

Однако самой замечательной чертой этого помещения являлся трон, занимавший большую часть одной из стен, каскад расплавленных горных пород, чудесным образом принявший форму громадного монаршего креслах высокими подлокотниками, скошенными лишь самую малость, и стекающими складками покрывала, белого, как шелк.

Вот это место требовалось найти Эрике. И ей казалось, что она помнит дорогу.

Она пошла влево по широкому каменному пути.

Света, кроме конусного луча ее фонарика, не было нигде. Мир, в котором находилась Эрика, представлял собой мерцающий круг, пляшущий при каждом движении руки с фонариком.

Следуй за этим скачущим мячом.

Эрика читала о форме слепоты, при которой поле зрения сужается до размеров булавочной головки. Нечто похожее испытывала она сейчас. Непроглядная тьма вокруг и единственный кружок света, то расплывающийся в овал, когда луч вытягивался вдоль косой стены, то сжимающийся, то расширяющийся при падении на близкие и дальние поверхности.

Продвижение было медленным. После каждого осторожного шага Эрика останавливалась и описывала лучом дугу, вначале проверяя, нет ли в полу каких-то уступов или опасных трещин, в которых может застрять ступня, затем осматривая потолок, на котором могли оказаться кальцитовые выступы.

В детстве было по-другому. Тогда они с Робертом расставили по лабиринту старые керосиновые лампы, обнаруженные в одном из сараев усадьбы. Таким образом, все восемнадцать комнат Грейт-Холла были освещены. Пропажу никто не обнаружил, и, по счастью, не было штормов, при которых они могли бы понадобиться.

Лампы могли до сих пор находиться здесь. Разумеется, Эрика их не уносила. Но она не захватила свечек, а на поиски не было времени.

Она продолжала идти, шаг и остановка, шаг и остановка. В памяти у нее всплыл обрывок сведений, почерпнутых на давно прослушанном курсе лекций в Римском университете: элевсинские мистерии[5]. Тайные обряды, совершаемые в древности, посвящение в сокровенные истины. Главная часть этого ритуала представляла собой медленное продвижение по темным пещерам, посвящаемый ощупью находил дорогу с риском упасть и разбиться, когда пробирался по узким проходам и ненадежным каменным мостикам.

«Каждый ритуал представляет собой аллегорию, — объявил профессор на своем методичном итальянском, — а элевсинское посвящение — это аллегория самой жизни. Мы ищем смысла, блуждая во тьме, можем оступиться, можем погибнуть, но если достигнем цели, своей истинной, предначертанной цели, то предстанем в сиянии славы. Вот что познает посвящаемый. Вот что должны познать все мы. Так как этот поиск ведет каждый из нас».