Рожденные Смершем - Николай Николаевич Лузан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перед глазами фонтанчиками пыли взметнулась пулеметная очередь. Безотчетный страх подбросил ее на ноги. Она уже не слышала свиста осколков, криков раненых, не замечала убитых, мчалась к балке и жила одной только мыслью: «Только бы не в меня!»
Новый взрыв прогремел за спиной. Земля качнулась под ногами. В отчаянном прыжке Антонина перемахнула через валун, кубарем скатилась на дно балки и свалилась на Татьяну — сотрудницу пункта ПК. Стиснув друг друга в объятиях, они при каждом взрыве вжимали головы в плечи и с замиранием сердца ловили близкое дыхание смерти. Она и на этот раз обошла их стороной. Налет так же внезапно прекратился, как и начался. Рев авиационных моторов стих. Земля перестала ходить ходуном. С неба, как опавшие листья, на убитых и на раненых опускались листовки. В них содержались призывы немецкого командования сдаваться в плен, уничтожать комиссаров и сотрудников НКВД.
Наступившая вязкая, гнетущая тишина плющила и прижимала к земле. Лихорадочная дрожь сотрясала Антонину и Татьяну. У них не находилось сил, чтобы выбраться из балки и выйти на дорогу. Детский плач заставил их встрепенуться. Цепляясь за кусты, они поднялись наверх.
Отряхнув гимнастерку, Антонина распрямилась, бросила взгляд по сторонам, и в ее жилах застыла кровь. В нескольких метрах корчилась в предсмертных конвульсиях молодая женщина. Осколок вспорол ей живот, внутренности вывалились наружу. Сочащиеся сукровицей кишки, облепленные мухами, извивались, пульсировали и походили на клубок змей. Жизнь покидала несчастную женщину, но в ней продолжал жить инстинкт матери. Подчиняясь ему, она тянулась к крохотному комочку. Он жалобно пищал, ручонками размазывал кровь по личику и губами пытался найти грудь матери.
В Антонине все кричало от боли и ужаса. Потрясенная увиденным, она двигалась как автомат. В памяти остались бескровное лицо матери и тошнотворный запах разложившейся пищи. Это было еще одно страшное лицо войны, вызверившееся на 18-летнюю девушку. Антонина плохо помнила, как на ее руках оказался несчастный ребенок, как выбралась к дороге, как в тумане перед ней предстал Анатолий Баранов. Его лицо покрывала копоть, на правом плече сквозь гимнастерку проступило бурое пятно. Он что-то говорил, но Антонина ничего не слышала, слова глохли, как в вате. Пришла она в себя, когда заняла место в полуторке. Колонна тронулась дальше и в сумерках добралась до хутора. С помощью Баранова, оперуполномоченных Николая Богданова и Григория Буяновского Антонина, Татьяна и другие контролеры пункта ПК, наскоро прошив шпагатом плащ-палатки, отгородили себе угол в бывшем коровнике и устроились на ночлег.
Поднял их на ноги шум за перегородкой. К ним прибыло пополнение, группа сотрудников Особого отдела и красноармейцев из роты охраны Особой Приморской армии. Им с боями удалось вырваться из окружения. Их вид был ужасен. На осунувшихся, заросших густой щетиной лицах жили только одни глаза. От хронической бессонницы и едких пороховых газов они потеряли свой цвет и имели багровый оттенок. Клубки вшей перекатывались во всколоченных волосах на головах. Под заскорузлым от пота, крови и грязи обмундированием в прорехах проглядывали давно не мытые, покрытые струпьями тела.
Внимание Антонины привлек высокий худощавый лейтенант, головой чуть ли не упиравшийся в потолок. Он смущенно топтался перед Татьяной — «Кнопкой», не решался раздеться и забраться в металлическую бочку с горячей водой. Под некоторыми еще дымились угли, но это не останавливало других окруженцев, они спешили избавиться от грязи, вшей, с шутками и смехом плескались чуть ли ни в кипятке. Над всем этим властвовал зычный голос начальника гаража Григория Тененбоймы. Вместе с бойцами из роты охраны Особого отдела он успевал подливать воду в бочки и одновременно прожаривать обмундирование окруженцев на больших металлических листах, чтобы избавить его от вшей.
Татьяна, устав уговаривать лейтенанта раздеться, в сердцах бросила:
— Товарищ лейтенант, вы что, думаете здесь собрались немцы?!
— Какие еще немцы?! — опешил офицер.
— Фашисты!
— Что вы такое говорите, девушка?! Как так…
— А так, с таким духаном как у вас, товарищ лейтенант, не то, что мы, а и немцы близко не подойдут.
Краска залила лицо офицера, он не знал, куда себя девать, и потерянно говорил что-то про мужское достоинство и честь. Это не произвело впечатления на Татьяну, и она решительно потребовала:
— Товарищ лейтенант, немедленно раздевайтесь, и в бочку!
— Давай в бочку, лейтенант! Нам что, одним тут вариться? — подхватили другие окруженцы.
Офицер мялся, не решался раздеться и перебирал пальцами пуговицы на гимнастерке.
— Чо межуешься, лейтенант? Скидывай портки!.. В бане все равны! — неслось со всех сторон.
— Ну… ну я… — бормотал что-то неразборчиво лейтенант и порывался выбраться в двор.
Антонина встала на его пути. В лейтенанте, чему она пока не находила объяснений, было что-то такое особенное, что отличало его от остальных. От него исходила неброская надежность человека, знающего, что и как делать в безвыходной ситуации. Позже, побывав в боях, Антонина поняла: это появляется у человека, заглянувшего смерти в глаза. Согрев его теплым взглядом, она поинтересовалась:
— Вас как зовут, товарищ лейтенант?
— Леонид. Леонид Иванов. А что?
— А я Тоня. Тоня Хрипливая, — представилась она и предложила: — Если вы не возражаете, то я вам помогу, сейчас принесу плащ-палатку, а вы ею прикроетесь. Хорошо?
Леонид кивнул и прошел к свободной бочке. Антонина вернулась с плащ-палаткой и обернула ее вокруг него. Он, смущено поглядывая по сторонам, стащил с себя обмундирование и шмыгнул в бочку. От горячей воды перехватило дыхание, но Леонид не обращал внимания. Он испытал блаженство, тело стало невесомым, ноющая боль в правом ушибленном плече ушла, и истома охватила его. Чьи-то ласковые руки коснулись головы и принялись перебирать свалявшиеся волосы. Леонид встрепенулся, открыл глаза, перед ним двоилось девичье лицо, и произнес:
— Антонина, вы?
— А вы думали кто? — в ее голосе появились