Сын аккордеониста - Бернардо Ачага

Мы остановились под козырьком у входа в гостиницу. Я сложил зонтик и отдал ей. «А в чем должно заключаться мое старание?» – спросила она. Я уже готов был отступить, признаться ей, что она для меня была «золотой ветвью» из поэмы, а посему никаких стараний от нее не требуется. Но я ничего не сказал. «Мне бы очень хотелось послать тебе мои переводы, – продолжала она, – но, может быть, они тебе совершенно ни к чему». – «Вовсе нет, – сказал я. – Но пошли мне также и свою фотографию. Мы их столько сняли, а я в результате увожу с собой только ту, что сделали сегодня в Сосалито». – «Я согласна на такую сделку», – сказала она, подходя к гостиничной стойке. Дежурный протянул ей ключ от номера и записку. Она быстро прочла ее и вздохнула: «Хелен завтра поедет со мной. У ее отца не выдержало сердце». – «Скажи ей, что мне очень жаль». Мы поцеловались, и я вышел на улицу.

По дороге в Три-Риверс я ни на минуту не переставал думать о Мэри-Энн. Я вспоминал, как она называла меня «баскским пастухом» и как эта незатейливая шутка питала наши первые часы, проведенные вместе. И как позднее мы, будто играя, постоянно фотографировались, посещая самые известные места города. Когда я вновь увидел деревья Стоунхэма и гранитные скалы реки Кавеа, у меня в голове билась одна-единственная мысль: о чем я расскажу ей в своем первом письме.

В Обабе был человек, который зарабатывал себе на жизнь, продавая полисы страхования от пожара. Я впервые увидел его однажды летним днем, когда мы с друзьями играли в гостинице «Аляска», в зале, полном пустых стульев; он был погружен в подготовку к своему выступлению, которое должно было состояться там. Тогда ему было около семидесяти лет. На нем был черный костюм и белая рубашка.

Он извлек из своего кожаного портфеля какие-то бумаги и шнур почти метр в длину. Шнур напоминал четки: на нем были нанизаны различные мелкие предметы, среди которых выделялось несколько фигурок – из картона, из пластмассы, из дерева, из металла – в виде бабочек. Нам всем это показалось странным.

«Зачем вам эта веревка?» – спросила Тереза. Она и ее брат Мартин родились в гостинице. Здесь они были у себя дома, в привычной обстановке. «Это не веревка, а шнур. Разве вам не объясняли в школе разницу между этими вещами?» Мужчина говорил медленно, словно он устал. У него были голубые, очень светлые глаза. И в них тоже заметна была усталость.

«Шнур или веревка, но я хочу знать, для чего это нужно», – ответила Тереза. В ту пору ей, должно быть, исполнилось лет одиннадцать или двенадцать. Будучи чрезвычайно любопытной девочкой, в школе она задавала больше всего вопросов. «Подойдите сюда», – сказал мужчина, указывая на первый ряд стульев, и мы все уселись перед ним: Тереза, Мартин, Лубис и я. Не хватало Адриана, нашего школьного товарища, который тогда лежал в больнице в Барселоне по причине искривления позвоночника под названием «сколиоз» – слово, ставшее тогда весьма популярным среди нас.

Мужчина взял шнур за один конец, и тот повис в воздухе. «Как вы полагаете, что это такое?» – сказал он, указывая на одну из бусин. «Уголек», – ответил Лубис, слегка смущаясь оттого, что ему приходится говорить такую очевидную вещь. Он был старше нас всех и после уроков ходил ухаживать за лошадьми, которых держал мой дядя Хуан, «американец», в Ируайне, в своем родительском доме. «Ты прав, – согласился мужчина. – А вот это? Что это, по-вашему, такое?» – «Как что! Еще один уголек! Не бабочка же!» – ответил Мартин. «Ну, так ты ошибаешься. Это деревянная щепка, только полностью обуглившаяся». Мартин выхватил шнур у мужчины и начал разглядывать его. «Вот уж противное ожерелье!» – воскликнул он, изображая отвращение. Тереза, его сестра, потеряла терпение и закричала: «Почему ты говоришь, что это ожерелье, ты же знаешь, что это не так! Почему ты говоришь такие глупости?» Нрав у нее был очень живой.

«Сейчас я вам объясню, – сказал мужчина, сворачивая шнур. – Это не что иное, как инструмент для напоминания». – «Инструмент? Как молоток, что ли? – Мартин посмотрел на нас с Хосебой, ища поддержки. – Да этот дядя не в себе». Мужчина же продолжал с невозмутимым видом: «Через некоторое время я начну свое выступление перед людьми, и мои пальцы наткнутся на этот кусочек угля. И тогда я подумаю: уголь полезен, так же как и огонь, который он порождает. Он нужен для того, чтобы приготовить еду, чтобы обогреть жилище. Если бы не было такого огня, мир не мог бы развиваться. Я подумаю так и расскажу об этом своим слушателям. Потом…» – «Но огонь из углей может и задницу обжечь, – вновь прервал его Мартин. – Так случилось с нашей учительницей прошлой зимой. Она села на плиту, и ей обожгло задницу». – «Врешь, Мартин! Все было совсем не так!» – крикнул Хосеба. Он был прилежным учеником и обожал учительницу.

Мужчина проигнорировал замечание Мартина и продолжал излагать: «После уголька мои пальцы наткнутся на эту черную щепку, и это напомнит мне, что огонь может быть злым. Ведь это щепка от дома, который сгорел несколько лет тому назад. Его владельцы стали нищими, и им пришлось эмигрировать. А знаете почему?» – «Почему?» – спросил Лубис, широко раскрыв глаза. Пожары производили на него сильное впечатление. «Потому что не смогли получить выплаты, которые дает хорошее страхование. Именно поэтому». Мужчина слегка улыбнулся. Любой его жест не показывал ничего, кроме усталости.

На следующем отрезке шнура было две монетки, одна большая, а другая маленькая. «Нужно много денег, чтобы застраховаться?» – спросил я. «Очень хорошо, мальчик. Ты прекрасно все понял. А бабочки? Как ты думаешь, для чего они здесь?» Он поднял шнур на уровень моих глаз. «Из-за того, что есть разные виды страховки?» – высказал я предположение. Среди его бумаг я заметил несколько рекламных листков, где фигурировали изображения насекомых. «Хорошо, очень хорошо», – похвалил меня мужчина, кладя руку мне на голову. У него увлажнились глаза, словно мой ответ тронул его до глубины души. Мартин скривил рот: «Скажи правду, Давид! Ты ведь догадался случайно!» Я не успел ему ответить. Двери зала отворились, и люди, пришедшие послушать лекцию, стали занимать стулья. Страховщик встал. Его руки, скрещенные за спиной, прятали шнур, инструмент для напоминания.

Мы остались стоять у дверей, ожидая начала лекции. Зал быстро заполнился. «Огонь – это хорошая вещь, он необходим всем, дамы и господа, – сказал тогда страховщик. – Без огня мир не мог бы существовать…»

В конце того вечера я испытал сильное удивление. Я играл с друзьями на террасе гостиницы, когда мужчина, страхующий от пожара, подозвал меня к себе. Он шел к гостиничной стоянке, где его ждало такси. «Держи шнур, – сказал он, протягивая его мне. – Однажды он тебе пригодится». – «Большое спасибо», – ответил я. Я колебался, не осмеливаясь взять подарок. «Это была моя последняя лекция. Мне он больше не понадобится», – объяснил страховщик. «Почему?» – »Я все забываю. Даже шнур не помогает», – сказал он. Я ждал; мне показалось, он хочет продолжить разговор. «Знаешь, сколько мне лет? Семьдесят четыре». Мне захотелось сказать ему что-нибудь, но ничего не приходило в голову. К нам подошел водитель такси. «Куда вас везти?» – спросил он страховщика, помогая сесть в машину. «Домой», – ответил тот.