Нимб над Мефистофелем - Лариса Соболева

– Какой? – заинтересовался Ваня. Он готов был помогать Лидочке, лишь бы отомстить мачехе.

– Ваня, если я расскажу тебе, ты будешь против. Но обещаю: Ирка зарыдает горючими слезами. Тебе не надо ее убивать, а то за убийство, знаешь, что бывает? То-то. Доверься мне.

Отец приехал утром вместе с дядей Федором, приехал всего на три денька, и было это пятого июня. И сразу он уединился со своей гадиной, которая порхала вокруг него, изображая любящую, преданную, соскучившуюся жену. Лидочка без эмоций, которые зачастую мешают рассудку, анализировала поведение мачехи, несколько раз ловила на себе вороватый и беспокойный ее взгляд – догадалась, что та боится злющей падчерицы. А Лидочка весь этот и следующий день посвятила Саше, у которого после разговора с дядей Федором ухудшилось настроение. Можно сказать, он впал в уныние. После обеда девушка предложила ему сходить на море. Мачеха нервно и робко попыталась отговорить, мол, пасмурно, вот-вот дождь пойдет. А дождем и не пахло! Просто небо заволокло серой пеленой, разве это помеха купанию?

По дороге в основном диспутировали. Лидочка сообразила: чтобы стать интересной Саше, надо его чем-то поразить. А чем поразить взрослого мужчину, воевавшего в небе Испании, глядящего на тебя как на дитя? Женская природа вела ее точно по курсу: заинтересовать Сашу можно неординарными суждениями, без рисовки. В школе Лидочка слыла чуть ли не философом, поскольку не только имела свое мнение по тому или иному вопросу, но и обосновывала его. Сейчас она ненавязчиво рассказала историю семьи. А то, может, Саша не знает, с какой гадиной связался? Но тот неохотно принял тему:

– Я знаю, Лидочка. Ирине тоже нелегко, не суди ее строго.

– Нелегко? Потому что она не любит отца, а лжет?

– Обстоятельства иногда сильнее нас, а страх бывает сильнее разума. Она не хотела, чтобы твоя мама погибла.

– Не хотела... – приостановилась Лидочка, задумавшись. Нет, она не способна простить Ирину, не судить ее. – Но вышло именно так. Скажи, ты чего-то боишься? – перешла на другую тему, интересовавшую ее не меньше.

– Боятся все, когда обстоятельства сильнее.

– И так говоришь ты, летчик, который сражался в Испании?

– Хм, – усмехнулся Саша. – Ради этого я туда и поехал. Ведь тоже боялся, как все, что меня собьют или убьют. Но тот страх преодолеть было нетрудно.

Лидочка подошла к нему очень близко. Так близко, что ее дыхание сталкивалось с преградой – лицом Саши. От него шел поток мощного тепла, отчего сердце девушки как бы повисло на тонкой ниточке, которая вот-вот оборвется. Вновь появилось то самое ожидание, взволновавшее ее в лесу, когда он был с мачехой. Она заглянула в глаза Саши, затаив дыхание, спросила:

– А какой трудно?

– Видишь ли, там моя жизнь зависела от меня, от моего умения и опыта, скорости реакции. Но существуют условия, когда не от тебя зависит твоя жизнь – от других, от их справедливости. А люди не всегда хотят быть справедливыми. И тогда подтачивает страх бессилия.

– Очень мудрено, – произнесла Лидочка, потупившись. Сейчас она тоже боялась, что он прочтет ее тайные и весьма грешные мысли. – Идем, а то до вечера не доберемся.

Море штормило. Белая пена с шипением ворошила гальку, жадно облизывая берег, и чайки, отбрасываемые ветром, кричали как-то уж очень надрывно, словно беду пророчили. Лидочка подставила солоноватому ветру лицо и прищурилась. Она, только-только шагнувшая из детства во взрослое состояние, жила с внутренней тревогой и успела полюбить ее, потому что тревога заставляет жить сегодня, а не потом. Возможно она же и давала ощущение свободы, того высшего блага, когда ничего не боишься. Лидочка сбросила всю одежду, услышала за спиной растерянный голос Саши:

– Лидочка, ты забыла, что здесь еще я...

Но девушка уже вошла в воду, преодолевая удары волн. Плавая среди разыгравшейся стихии, Лидочка чувствовала в себе силу – огромную, неуемную, беспощадную. Ей чудилось, что живет она на свете очень долго, знает все-все и любое ее желание исполнится тотчас, стоит только захотеть. Исполнится, потому что есть сегодня, завтра будет другой день, другие желания. А может, их вообще не будет.

Над головой ее клубились сизые облака, опускаясь все ниже и ниже. Сверкнула молния, по воде зловеще запрыгали капли, сорвавшиеся с неба, их становилось все больше. Лидочка поплыла к берегу и, рассчитав усилия, вылетела на гальку вместе с волной. Но не удержалась на ногах, упала. Руки Саши взяли ее за плечи, помогли подняться, тут же он набросил на нее полотенце:

– Бежим под скалу. Дождь ненадолго, туча скоро уйдет.

Он подобрал вещи и ринулся под каменный навес, слишком маленький, чтоб разместиться там свободно. Едва очутились в сухом месте, где можно только сидеть, как дождь пошел сплошной стеной, закрыв полупрозрачной завесой бушующее море. Саша отвернулся, не глядя, протянул Лидочке ее одежду, она не взяла, а промокала длинные волосы полотенцем, которое он набросил на нее. Раскат грома оглушил, казалось, рядом что-то взорвалось. Но Лидочка была не из пугливых и после стихшего грохота восторженным шепотом сказала:

– Люблю грозу. И дождь. Саша, а почему ты не смотришь на меня? Я некрасивая?

– Ты очень красивая, Лидочка, – сказал он, встряхнул рубашку, сунул руку в рукав. – Но тебе лучше одеться.

– Одеваюсь.

Не ум, а женский инстинкт подсказал ей не лезть напролом. Одевшись, они посидели в молчании некоторое время, дождь на самом деле уходил в сторону. Когда капли стали редкими, Саша вылез из-под навеса, протянул руку Лидочке. Выбравшись, она намеренно не отпускала его руку, изучая в нем изменения, произошедшие за тот короткий срок, что они пробыли здесь, вдвоем, так близко друг к другу. В Саше появилось нечто новое и, глядя на нее, его кадык ходил вверх-вниз, как когда-то – всего год назад! – у дяди Федора, когда тот смотрел на мачеху. Теперь-то дядя в упор не видел жену брата.

– Вы промокли? – встретила их Ирина, а сама обследовала обоих своими беспокойными аквамаринами.

– Почти нет, – сказал Саша, отправляясь в свою комнату.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: Ирина увидела в Лидочке, несмотря на нежный возраст падчерицы, коварную соперницу. И та поняла ее чувства. У нее оставалась последняя ночь перед отъездом отца – мачеха не посмеет покинуть мужнюю постель, чтобы очутиться в постели Саши.

Поздно вечером, когда все уходили спать, Лидочка нарочно произнесла фразу Ирины:

– Мы еще посидим, правда, Саша?

– Посидим, – не отказался он, нежно перебирая струны гитары.

Взвинченная мачеха сжала челюсти, но ей не оставалось ничего другого, как только уйти к мужу. Саша тихонько пел испанские и русские песни, Лидочка слушала, определив, что и ему не хочется уходить к себе в комнату.

А ночь была удивительно безмятежна, напоена летней свежестью и пахла ночными фиалками, дурманящими и без того горячие головы. Лидочка не боялась, что Саша прогонит ее. А если и попытается, то это будет проявлением страха, о котором он говорил днем. Не получится сейчас, получится чуть позже, в следующий приезд отца! Лидочка была уверена в своих силах, в том, что ее план удастся.