Дьюри, или Когда арба перевернется - Нодар Хатиашвили

Ица перестала кормить Тыко и всё чаще уходила к своим подругам. Всё хозяйство снова сваливалось на меня. Миклоша я знаю ещё со второго класса. Он всегда учился хорошо, но редко оставался в школе после уроков, так же, как и я. Хорошо помню, что ещё в младших классах кто-то сказал, что он убегает домой, чтобы подольше зубрить уроки. И все согласились с этим, ни у кого в классе на протяжении нескольких школьных лет даже не возникло никакого сомнения, что всё обстоит именно так. Все пользовались его подсказками, списывали с его тетрадей домашние задания. Для всех он был ходячим справочником и только. Это почему-то его устраивало. В классе у него не было ни друзей, ни врагов. Обратила я на него внимание совершенно случайно. Несколько девочек говорили на излюбленную тему: о сексе. Я хотя и не люблю обсуждать эту тему, но вдруг влезла в разговор, сказав, что не понимаю женщин, которые замужем и всё же ищут себе любовь на стороне. Никто из моих подруг и не собирался понимать таких женщин, подобных женщин обычно обзывали одним известным мерзким словом, которое, подобно звуку пощёчины, стояло в ушах. Впервые я почувствовала стыд за мать, хотя это слово совершенно несовместимо было с образом Ицы. Всё восстало во мне против столь несправедливого, как мне казалось, обвинения, и хотя многим в маме я была недовольна, все мои подруги стали вмиг мне противны. Я готова была плюнуть всем в их противные мерзкие лица и немедленно доказать своим подругам, что они жестоко ошибаются. Я готова драться со всеми, но в горле застрял какой-то комок, слезами наполнились глаза, лица девчонок передо мной расплывались… Стараясь спрятать от них своё лицо, я резко повернулась и побежала домой. Подходя к своему дому, я плакала от обиды за мать, но идти туда мне не хотелось. Однако что мне делать здесь, возле нашего дома? Свернув в первый попавшийся переулок, я вдруг наткнулась на Миклоша. Мы удивлённо посмотрели друг на друга. Может быть, и он подумал про меня, что я его преследую, как я подумала о нём. Когда же мы выяснили, что оба живём поблизости от этого места нашей случайной встречи, то дружно засмеялись. Мы немного погуляли, а на прощание Миклош мне посоветовал прочитать „Мадам Бовари“. Я впервые слышала это название, поэтому от смущения только пробормотала: „Конечно, конечно“. На другой день по дороге домой он достал из сумки книгу и, протягивая её мне, сказал: „Возможно, у вас такой книги нет“. Я опять засмущалась, даже не посмотрела на заглавие и быстро сунула книгу в сумку. Придя домой и, вытащив роман из портфеля, я прочитала его название: „Мадам Бовари“. Сразу начала читать, но тот далёкий мир не трогал меня. Дома было много неотложных дел, и только по вечерам, закончив уроки, несколько раз я начинала его читать, но засыпала. Вскоре я даже перестала вспоминать об этой книге, когда ложилась спать. Прошло несколько месяцев. Я совершенно позабыла о книге, тем более что Миклош о ней даже не заикался. Как-то раз, когда я в спешке собирала учебники в школу, мне под руку попалась и книга Миклоша. После уроков я чистосердечно призналась ему, что не смогла прочесть книгу, совершенно не было времени, но не принесла её, так как надеюсь её всё-таки прочитать. Он улыбнулся и сказал, что дарит мне эту книгу на память. Я, конечно, поблагодарила его и обещала, что обязательно поговорим о ней с ним, как только прочту. Он ответил, что готов ждать, и смущенно улыбнулся. Ему пришлось долго ждать. Мне всё больше и больше приходилось работать дома. Я с трудом успевала готовить уроки, ведь на мне уже висели как гирлянды Габи и Тыко, благо Тыко была спокойным ребёнком, зато Габи чем старше, тем становилась хуже. Особенно при родителях, когда чувствовала около себя защитников. Она исподтишка делала гадости, но стоило мне заметить её проказы, как она с воплем о помощи бросалась под защиту взрослых. Первое время я старалась внушить ей, что смогу отплатить ей за всё, когда мы останемся одни, но на неё это не подействовало. Несколько раз я её отлупила, когда дома не было родителей, но и это не очень помогло. Вскоре я смирилась, у меня просто не хватало сил на всё и всех. Я недосыпала, ложилась поздно, вставала рано, часто с головной болью. До школы надо было принести из магазина для детей молоко, какао, кефир, хлеб. Накормить их да бежать в школу. В повседневной суматохе я абсолютно перестала чувствовать время. Пролетела осень, наступила и растаяла зима, расцвела и отцвела весна. Я повзрослела, но ничего в моей жизни не изменилось. Наконец кончились занятия в школе. Наступили летние каникулы. Я так много ожидала от них, что если бы даже всё сложилось хорошо, то я всё-таки была бы разочарована. У меня начала расти грудь, и мне уже стыдно было бегать перед отцом по дому в одной сорочке, как раньше. Пока я собиралась прочесть книгу и поговорить с Миклошем, он уехал отдыхать к бабушке в деревню. Это сразу изменило мои планы. Книжку я отложила до его приезда, чтобы не забыть, о чём говорить с ним. Мне и самой хотелось немного отдохнуть. Однако первые несколько дней я чувствовала себя не в своей тарелке. Было много свободного времени. Но вскоре моё свободное время кончилось. Дни полетели быстрее, и вот уже наступила пора снова идти в школу. Я чуть не заплакала от огорчения.

Первые дни в школе особенные. Все как-то изменились, выросли. Миклоша я даже сразу не узнала, он вырос на целую голову, возмужал. На лице появились прыщи, но это не очень портило его. Марта несколько дней рассказывала мне о своих похождениях на Балатоне, где она отдыхала со своими родителями, которые стали на лето вполне современными, перестали на неё обращать внимание. А уж она-то не упустила даром времени. Один из её ухажёров открыл ей истину жизни, которая гласила: „Если хочешь познать жизнь, должна познать мужчину“. Она хотела познать, но ещё боялась. У меня не было времени слушать её после школы, а за перемену она не успевала поделиться своими переживаниями, поэтому я ей предложила прийти ко мне домой. Так впервые у нас дома появилась моя подруга. Ей понравилось, как я хозяйничаю, но и здесь мы не смогли поговорить всласть, дети мешали. Вначале Марта с удовольствием играла с Габи и таскала Тыко, но с непривычки быстро устала и вскоре ушла. После этого посещения Марта старалась чаще провожать меня домой, чем заходить к нам. Меня это не очень устраивало, так как я лишалась единственной возможности вне школы говорить с Миклошем…»

Цилике проснулась. Она неторопливо огляделась, потянулась, выгнув спинку и вытянув ноги, затем так же медленно встала, не обращая внимания на Дьюри, и соскочила с его колен, которые служили ей прекрасной постелью, а затем медленно направилась по направлению к двери. Только сейчас Дьюри почувствовал, что устал. Аккуратно сложив рукопись Чиллы, он решил немного отдохнуть.

На другой день, когда легли спать, Дьюри продолжил чтение. Устроившись в качалке Ицы и обложившись для удобства подушками, начал читать:

«Я длительное время думала, что Габи просто злая девочка, которая меня ненавидит, хотя причины для ненависти я не находила. Правда, я её несколько раз била, но ведь она получала по заслугам. Я всегда говорила ей, за что наказываю. Без причины я её никогда не трогала. Кого в детстве не били? И что?

Первый раз я её побила, когда она оторвала голову моей куклы, но ведь она раньше делала, чтобы вывести меня из равновесия, да убежать с криком под защиту родителей. Обычно они ласкали её и ругали меня. Так она вытягивала из родителей ласку и внимание. Но вскоре она нашла лучшую защитницу, нашу соседку, которая её очень любила. Отец ей преподносил цветы, которые, простояв день, должны были быть выброшенными. Мать говорила, что не может видеть, как увядает красота. Соседка, конечно, этого не знала и думала, что отец покупает цветы для неё. Соседка – тетя Ила, небольшого роста, толстая, с кривыми ногами и большой головой, напоминала мне жабу. Она любила, стоя у забора, подолгу болтать о всякой всячине. Я её обычно избегала. При своей самовлюблённости она, конечно, понимала, что мать намного красивее её. Понять же, почему она получает от отца цветы при такой красавице жене, ей, очевидно, было не дано. Она решила, что получает цветы из-за прекрасной души. В периоды, когда мать загуливала, она особенно часто появлялась у забора. И вот в ней-то и нашла Габи себе защитницу. Как-то раз, придя домой после школы, я кормила Тыко и поела сама, уж очень хотелось есть. Габи сидела, не притрагиваясь к еде. Пока я не утолила свой голод, я не обращала на неё внимания, а когда обратила, то увидела, что слёзы ручьями текут по лицу Габи.