Атомный меч Апокалипсиса - Олег Фейгин

Юнг и особенно Гернек, а также известный биограф Эйнштейна Карл Зелиг доказывают, что все свои национал-патриотические заявления Гейзенберг делал с одной целью: спасти немецких ученых и дать им возможность продолжать исследования. Прямолинейный Бор был весьма политически наивен, поэтому не мог и не желал понимать сложных двойных дипломатических игр Гейзенберга, поэтому при встрече сразу же повел себя несколько замкнуто и даже сухо.

Вернер Гейзенберг и Нильс Бор

Реконструируя те давние события, Юнг считал, что Гейзенберг начал разговор с рассказа о сильнейшем давлении, оказываемом нацистами на немецких физиков. Затем он аккуратно стал переводить разговор на создание атомной бомбы, делая акцент на том, что его группа и все знакомые физики решили сделать все возможное, чтобы не допустить производства ядерного оружия. Было бы справедливо, чтобы идею этого «надправительственного» моратория Бор по своим каналом распространил среди западных и советских физиков. Однако когда Гейзенберг, подводя итоги разговора, напрямую спросил, считает ли Бор возможным создание в близком будущем ядерных боеприпасов, тот вообще сделал вид, что плохо понимает смысл подобных исследований. Он сослался на то, что еще с апреля 1940 года ничего не слышал о развитии атомных исследований в Англии и Америке. И вот тут, чтобы определиться в своих позициях, Гейзенберг набрался смелости и заявил, что уверен в скором создании подобного страшного оружия…

Согласно завещанию Бора все его архивные документы должны были быть обнародованы не ранее чем через пятьдесят лет – в 2012 году, однако по просьбе руководства Копенгагенского института теоретической физики часть архива была предана гласности через сорокалетие – в 2002 году. Тогда и стали известны так и не дошедшие до Гейзенберга слова его давнего друга:

Вы тогда говорили так, что у меня могло сложиться твердое убеждение, согласно которому под Вашим руководством в Германии будет сделано все возможное для создания атомного оружия, и, мол, незачем обсуждать детали, с которыми Вы и так полностью знакомы, проведя последние два года в работе, направленной исключительно на его подготовку.

Подвергал Бор сомнению и утверждение Гейзенберга о том, что он всячески пытался саботировать конкретное воплощение германского «Уранового проекта»:

Совершенно непостижимым для меня остается Ваше мнение, будто Вы давали мне понять, что немецкие физики сделают все возможное, чтобы предотвратить такое использование атомной науки.

Видимо, письмо это казалось Бору принципиально важным, потому что он не отправил письмо сразу, а еще не раз возвращался к нему, диктуя своей жене, сыну и помощникам различные варианты, но так и не закончил эту работу до самой своей смерти в 1962 году. В результате письмо, как уже сказано, осталось неотправленным, сохранилось в архиве и было опубликовано, вызвав гневную отповедь сына Гейзенберга.

Мнение Бора в чем-то поддерживал и еще один известнейший физик прошлого века, один из соавторов «Манхэттенского проекта» и конструктор американской водородной бомбы Ханс Бете. Как и Бор с Гейзенбергом, Бете стал лауреатом Нобелевской премии по физике 1967 года «За вклад в теорию ядерных реакций, особенно за открытия, касающиеся источников энергии звезд». Этот участник создания американского атомного оружия долгое время доказывал, что Гейзенберг намеревался построить лишь гражданский атомный реактор, но отнюдь не ядерное оружие массового уничтожения, однако поменял свое мнение после опубликования письма Бора. Незадолго до смерти он во всеуслышание заявил, что, видимо, в 1941 году Гейзенберг все же хотел сделать бомбу.

Однако многие немецкие историки науки во главе с почетным профессором Физического института имени Гейзенберга в Мюнхене Клаусом Готштейном настойчиво утверждают, что Гейзенберг никогда и не заявлял о своем намерении развалить изнутри германский «Урановый проект», как неверно и то, что Бор резко разорвал давнюю дружбу со своими немецкими коллегами.

В качестве еще одного аргумента «атомного нейтралитета» немецкие историки часто упоминают научно-технический меморандум Гейзенберга конца 1940 года. История его создания включает задание военно-технического управления Вермахта, которое в начале 1939 года поручило нескольким ведущим физикам, включая Гейзенберга, изучить вопрос реальности создания ядерных боеприпасов. В своем обширном аналитическом отчете он рассмотрел несколько вариантов создания такого оружия, отметив, что современный прогресс в атомных технологиях позволит это сделать лишь через 7–8 лет.

Все это, как бы странно ни звучала подобная версия, оправдывает и то, что немецкие физики так и не делали попыток создать собственную бомбу, поскольку на это действительно ушло бы слишком много времени и ресурсов, и то, что ядерное оружие все же было создано. Дело в том, что именно готовый «обсчитанный» макет А-бомбы мог бы вполне уложиться в критерии, высказанные на совещании Геринга, где было решено не вести проектных работ, требующих больших материальных ресурсов и времени. Здесь становится понятным и необычное решение, принятое руководством Вермахта по «Урановому проекту»: рассмотреть возможность инженерно-технических работ по ядерным боезапасам и перейти к проектированию специальных реакторов для производства электроэнергии…

Что же касается копенгагенской встречи 1941 года, то стоит обратить особое внимание на странный факт: Бор почему-то сразу же и безоговорочно поверил словам сугубого теоретика Гейзенберга о реальности создания А-бомбы… Может быть, в разговоре был упомянут некий факт, в результате чего смутные догадки Бора получили неожиданное подтверждение и заставили его коренным образом изменить свое мнение о реальности немецкого «Уранового проекта»?

Однако таким фактом, простым и понятным для обоих собеседников, могла быть только чья-то разработка ядерных боезапасов. Тогда становится ясно, почему два выдающихся физика так и не выяснили отношений и разногласий по вопросу, столь важному для обоих… Просто предмета разногласий и почвы для выяснения отношений могло не существовать, а была группа третьих лиц, создавших работоспособную схему А-бомбы и доставивших ее прямо руководителям «Уранового проекта».

Также становится ясно, почему в «апокрифах» великого датчанина встречается странная уверенность в том, что решающий толчок «Урановый проект» Гейзенберга получил именно в 1939 году, когда технические эксперты Вермахта вдруг в одночасье убедились в реальности создания немецкого атомного оружия. Получается, что именно в этот период чертежи ядерного устройства и попали в Третий рейх…

В декабре 1938 года два известных берлинских физика, Отто Ган и Фриц Штрассман, неожиданно обнаружили, что при бомбардировке нейтронами ядер атомов урана они делятся на две части с выделением энергии и дополнительных нейтронов. В январе 1939 года немецкие ученые подытожили первые результаты своих опытов в судьбоносной статье «О доказательстве возникновения щелочно-земельных металлов при облучении урана нейтронами и их свойствах», ставшей одним из первых научных подтверждений существования деления ядер урана, а уже в апреле этим открытием заинтересовались в Вермахте.