Сестрички и другие чудовища - Игорь Мытько

— За сигаретой метнулся! — просипел монстр. — Быстрёхонько!

— В смысле? — пролепетал лейтенант.

— Бурый, что ли? — спросил Злой Дембель. — От как.

Кошмар шагнул к О. и непонятным образом за один шаг преодолел десяток метров.

— Сколько, — спросил он, дыхнув на О. сложным букетом ароматов спирта, солидола и сапожного крема, — дней до приказа?

Лейтенант закрыл глаза. Сзади его подталкивали ставшие мелкими и теперь уже не имеющими значения ужасы. Спереди, неотвратимо заполняя всё пространство, нависал Злой Дембель.

«Может, просто проглотит? — мелькнула утешительная мысль. — Теперь я знаю, как делать харакири изнутри…»

— Сколько дней до приказа, боец? — заревел Злой Дембель.

— Приказа не будет! — раздался откуда-то сверху грозный голос, в котором О. с изумлением узнал голос Георга.

Букет «спирт-солидол-сапожный крем» внезапно ослаб.

— Последним на дембель поедешь! — присоединился голос Мари.

— И альбом реквизирую! — вклинился начальник училища.

— И форму на уставную поменяешь! — завершил перечень дембельских кошмаров Георг.

Снаружи всё пришло в движение.

В хаотическое и сумбурное.

С криками «Стоять!», «Вот я тебя» и «В мешок его!» несколько раз что-то пронеслось мимо О. — но, к счастью, всякий раз мимо.

А потом всё как-то успокоилось.

— Давай, лейтенант! — произнёс бодрый голос начальника училища. — Открывай глаза.

* * *

Мари налила очередной стакан из графина и протянула О.

— Мы наводку от барабашек только в полвторого получили, — виновато сказал Георг. — Думали, не успеем.

— Наводку, — сказал лейтенант и вылил в себя жидкость из стакана.

Мари хотела повторить финт с наливанием, но О. отнял графин и прижал ко лбу.

— Да, лейтенант, — сказал начальник училища. — Думал я, что ты могуч, но если бы подумал, что настолько, два раза подумал бы, прежде чем только подумать тебя дежурным назначать.

Восхищение в голосе полковника неуловимо переходило в неодобрение и так же ловко возвращалось обратно.

— Это ж надо было так построить курсантов, чтобы они действительно не стали День первокурсника отмечать! Никогда такого не было! И никогда больше… — тут неодобрение стало неоспоримым, — такого не будет.

— О. просто действовал по уставу! — вступилась за лейтенанта Мари. — И извёл дурацкий ритуал…

— …который закрывал для Злого Дембеля проход в реальный мир, — перебил начальник училища.

— …благодаря чему нам удалось Злого Дембеля изловить! — не смутилась Мари. — И его, и Воинственного Духа, и Шизанутых Черпаков, и Неуловимых Сержантов, и даже Боевое Знамя!

— И даже знамя, — отозвался лейтенант, мутно посмотрел на графин, поборол желание выпить прямо из горлышка, налил и опрокинул стакан в себя.

— Удалось, — согласился подполковник. — Это лейтенант молодец. Но больше он в День первокурсника не дежурит. И в День всех святых. И на Новый год. И на праздник труда. А уж в неделю подготовки к Дню независимости чтобы духа твоего вблизи училища не было! В краткосрочный отпуск пойдёшь! За счёт заведения. То есть за счёт училища.

— За счёт — это хорошо… А как там мои дежурные?! — спохватился О. — С дежурства уже снялись? Спят уже?

— Снялись, но не спят, — сказал подполковник. — Новый гимн училища сочиняют. Там всё с «О» рифмуется.

Лейтенанта опять замутило.

— Ничего, — подбодрила его Мари. — Зато представляешь, как теперь тебя в школе уважать начнут!

* * *

«Милый господин полковник Марк! Заберите меня отсюда к себе в управление, нет никакой моей больше возможности. Курсанты мне так подчиняются, что я и шагу не могу сделать, чтобы они упор лёжа не приняли! А давеча я случайно в коридоре просвистел “Аппассионату” — так они из неё речёвку для физо сделали! Из “Аппассионаты”! Ко мне потом во сне Бетховен явился и принялся своей партитурой мне в лицо тыкать. Я ему говорю, что, мол, не я это, мол, недоразумение — а он всё тычет и тычет… Что поделать, глухой человек. Да ещё и покойник.

Или вот ещё случай. Поперхнулся я в нашем буфете кефиром — так мои же курсанты над буфетчиком военно-полевой суд учинили. Хорошо ещё, что заспорили — одни стояли за расстрел, другие, наоборот, за повешение. А тут уж и я откашлялся, приказал: «Отставить!». Они и тут перестарались, отставили буфетчика в угол, столы к стенам, руки на ширину плеч.

Возьмите меня к себе ординарцем. Или секретарём. Или секретарём ординарца. Я Вам (или ординарцу Вашему) буду за сигаретами бегать или по утрам для здоровья! Только заберите, ради… чего хотите!!! Хотя бы на испытательный срок! А то ведь поубиваются курсанты, мои приказы выполняючи, а кто будет виноват? Я.

Ну и Вы немножко, если откажете.

Вечно Ваш

С искренним почтением

Припадаю к сапогам

Преподаю тактику из последних сил

Лейтенант О.»

Слухи о пользе так называемого здоровья сильно преувеличены. Наоборот, до глубокой старости доживают только очень больные люди.

Из «Докладов Института геронтологии Институту здравоохранения»

Профессор Джексон сидит в чулане и пытается понять, как это произошло. Как он, учёный с мировым именем, оказался здесь.

Да ещё совершенно один.

Один — если не считать существа, которое методично опрокидывает шкафы в лаборатории. Но это существо не только считать, его даже видеть не стоит. И думать о нём не стоит.

Поэтому Джексон думает, как получилось, что он оказался здесь.

Хотя как он мог здесь не оказаться? Когда местные жители обнаружили нетронутое (!) Силовое яйцо Джексона, профессор тут же подхватился, застолбил научный приоритет, подхватил помощников и примчался сюда.

Помощники…

Эрнест остался у пещеры, Эразм — на полпути между пещерой и временной лабораторией, Эдмонд не добежал до лаборатории пять шагов. Четвёртый ассистент — 30-летний болван, имя которого Джексон никак не мог выучить, поскольку обычно звал его болваном, — сейчас находился за пятнадцать тысяч миль отсюда.