Хромой странник - Тимур Рымжанов

Да, я голоден, но не настолько, чтобы ветром шатало, и пока не падаю в голодный обморок. Жира во мне достаточно, так что пусть и без того взнузданный организм начинает расходовать запасы, которые так долго копил. Вон как мальчонку разнесло. В училище я себе не позволял раскармливаться до ста десяти килограммов. При моем росте это, конечно, не очень заметно, но тем не менее…

Уверенно решив для себя, что остаток дня и всю ночь проведу на берегу реки, я не поленился, обошел окрестности и собрал достаточно дров, чтобы не искать их в кромешной тьме, когда огонь уже начнет гаснуть. На глаза попался отличный орешник. Отличный в том смысле, что часть ствола, ровную и без сучков, можно было использовать для изготовления лука. А что?!

На грибах и ягодах я долго не протяну. А с луком, пусть и наспех сляпанным, я легко подстрелю зайца или пернатую дичь. А случись что, смогу отбиться от волка или не дай бог медведя. Знаю, что сырое дерево для таких изделий не очень подходит, что нужно как-то учитывать направления волокон и прочие мелочи, но что делать. У меня нет времени сушить древесину, отпаривать, гнуть, обматывать, клеить. Да и не специалист я по работе с деревом. Всегда хотел компенсировать этот пробел в ремесле, но все как-то руки не доходили совместить кузницу и плотницкое дело.

Я залез в воду по колено, достал со дна довольно увесистый камень. То ли слежавшийся известняк, то ли не долежавший свой срок мрамор, чем-то похожий на кремний булыжник неизвестной мне породы. Он легко раскололся на несколько кусков с острыми краями, которые я в свою очередь расколол на еще более мелкие и стал делать из них наконечники для стрел. Ну действительно как дикий человек, кроманьонец! Были бы у меня кости, я бы сделал наконечники из кости, но, увы, чтобы добыть достаточно крупное животное с не менее крупными костями, недостаточно быть просто голодным и слегка вооруженным сомнительного качества ножом, который даже на кухонный не тянет.

С луком и наконечниками для стрел я провозился до заката. Обтачивать каменные наконечники можно было и при свете костра, а вот ветку орешника я очистил от коры и все же закрепил между трех кольев, чтобы та немного просохла. Изготовление тетивы и собственно самих стрел и оперенья я оставил на завтра.

Костер горел ярко, ночь была терпимой, не такой холодной, как прошлая, или мне казалось. Голодный бунт в животе немного утих. В меня уже не лезли травяные отвары, но я продолжал их пить и готовить, зная, что других способов лечения просто нет. На всякий случай, для профилактики, достал из огня несколько обгоревших, почерневших головешек и отложил в сторону, чтобы остыли. Их я собирался съесть на ночь, перед тем как лягу спать. Да, конечно, это не активированный уголь, но выбора не оставалось. Вырыв в песке ямку до той глубины, пока она не наполнилась водой, я подтянул поближе самый большой осколок камня, используя его в качестве точила. Терпение и упорство – великие добродетели. Судя по ощущениям, часам к двум ночи у меня были готовы двенадцать пусть и не очень ровных, но достаточно увесистых и острых наконечников для стрел. Разумеется, в мастерской из старого напильника я бы наклепал их штук сто за то же самое время, но про собственную мастерскую следует забыть, дабы не трепать себе нервы и не сожалеть о том, чего нет.

Есть данность, тот мир и та реальность, которые я воспринимаю органами чувств. Все остальное – миф, иллюзия, морок! Мечты и воспоминания только собьют с ритма, а я по опыту знаю, что сбейся с заданного ритма хоть раз, потом очень сложно настроиться. Это как во время строевой подготовки на плацу. Тебя наказывают не за то, что ты плохо маршируешь, а за то, что учишься наверстывать общий ритм, вместо того чтобы идти со всеми в ногу. Тогда, в училище, я вовсе не понимал смысла строевой подготовки. И только сейчас, через пять лет до меня стало доходить, чего же от нас все-таки хотели. Общности, слаженности, универсальности, а не самодеятельности. Заданный ритм очень дисциплинирует, помогает сосредоточиться и не вываливаться из стройного марширующего ряда.

Мне одно время очень нравилось работать по ночам. Я приходил на работу в восемь вечера и уходил в шесть утра. А что, хорошо, никто не мешает, не лезет с вопросами, не рвется в мастерскую поглазеть с предлогом «погреться». Но такой ритм не типичен для города или для семьи, в которой я жил. Мне нравилось, что иду домой отдыхать как раз в то время, когда весь город только продирает глаза и собирается на работу. Но я был разбалансирован таким режимом, у меня был очень тревожный и неполный сон, я стал быстрей уставать, раздражался по пустякам. Родным приходилось днем вести себя тихо, с оглядкой на то, что я, видите ли, завалился спать! Вот почему пришлось вернуться к общему ритму. Как все, вставать утром, пусть и не очень рано, но все же идти на работу, вливаясь в обычный утренний человеческий поток, растекавшийся мелкими ручейками по своим ремеслам.

На рассвете я проснулся с четким пониманием того, где нахожусь и что надо делать. Мной руководили инстинкты, а не разум. Уставший от травяных отваров организм требовал еды. Нормальной, полноценной еды, чтобы забить стонущий желудок. Луком я решил заняться после завтрака, ну а на завтрак кроме вареных грибов и горсти еле поспевших орехов ничего не светило.

В свете дня, когда мое примитивное оружие было готово к испытаниям, я только порадовался тому, что этот «шедевр» не увидят мои знакомые. Показать эдакое творение было бы стыдно. Но сейчас мне было не до эстетики. Не сильно-то надеясь на хорошие боевые качества и запас прочности, я решил ограничить испытания. Разумеется, убить стрелой зайца вполне возможно, если попаду, но вот зверь покрупней от таких стрел не пострадает. Не говоря уже о человеке. При натяжении лук трещал, а тетива, сделанная из одного шнурка, норовила лопнуть. Стрела, выпущенная с двадцати шагов, не могла даже воткнуться в дерево, хоть я и думал, что делаю с запасом прочности.

Второй серьезной проблемой в добыче пищи стал удивительный факт того, что все звери, которые прежде то и дело попадались мне на глаза, словно почуяли неладное и странным образом куда-то исчезли. Даже те лесные пташки, которые все утро горланили в ветвях деревьев, будто испарились. Обойдя прилегающий лес, я понял, что ничего здесь не найду. Оставаться на берегу больше не было смысла. Я собрал вещи, прихватил найденный кувшин с отколотой горловиной и отправился дальше, вниз по реке.

Дикость и дремучесть леса, чистая вода в реке и в родниках, попадавшихся с завидным постоянством, все больше убеждали меня, что это несовременный, незнакомый мне мир.

Какая-то совершенно нейтральная, отстраненная часть мозга, не зависящая от эмоций, анализировала события с бесстрастностью компьютера. И в то же время в голове насмерть бились ужас и отчаянье, пусть еще не в самой критической форме, что походило на откровенный бунт сознания. Одновременно меня не покидало какое-то восторженное, фантастичное ощущение собственной избранности, эйфория от одной только мысли о том, что мне удалось оказаться в мире, за один только взгляд на который прочие исследователи отдадут жизнь не раздумывая.

За то время, что бродил по лесу, покинув уютное лежбище на берегу, я сделал десять выстрелов по мелькавшему в зарослях серому ушастому призраку. В трех из них я был совершенно уверен, но, увы, все десять оказались холостыми. Вконец обнаглевший заяц, похоже, принял охоту на него за игру, то и дело попадаясь на глаза с наглой и тупой мордой, совершенно невредимый. Ни моим обедом, ни ужином он не стал, как и фазан, трепавший мне нервы тем, что пару раз вылетал прямо из под ног как раз в тот момент, когда я уже и не надеялся его найти. Одним словом, охотник сегодня из меня получился аховый.