Стрелок. Путь на Балканы - Иван Оченков

В тот день их полк должен был получить долгожданное пополнение, после чего сразу же выступить в поход. Обычно в карантин за новобранцами посылали кого-нибудь из батальонных или ротных командиров с унтерами, но на сей раз комиссию возглавил сам полковник Буссе. С собой он взял командира первого батальона подполковника Гарбуза, Гаупта и своего адъютанта поручика Линдфорса, большого приятеля Венегера. Владимир Васильевич, не понаслышке зная о "превосходных" качествах полковых писарей, попросил приятелей-вольноперов отправиться с ним и взять на себя бюрократическую миссию. Вообще-то он мог, конечно, приказать. Но вольноопределяющиеся люди почти вольные, к тому же Николаша был кузеном очаровательной Софии Модестовны, и штабс-капитан относился к молодым людям покровительственно.

На плацу посреди карантина, неровными рядами стояло примерно полторы сотни призванных из запаса мужиков, и тоскливо озирались на столпившееся вокруг начальство.

— И где только набрали эдакое убожество, — громко фыркнул Буссе, — скоро выступать, а тут черт знает что пригнали!

— Совсем оскудела Русь-матушка, — согласился с ним командовавший карантином майор Смирнов и пьяно качнулся. — Сами видите…

— Да уж вижу, — нахмурился полковник и отодвинулся, наморщив нос. — Негодные к строевой есть?

— Никак нет, все освидетельствованы нашим глубока… глубоку… тьфу, пропасть, глубокоуважаемым эскулапом. Признаны годными.

— Н-да, представляю, как в таком случае выглядят негодные! Впрочем, делать нечего. Господин штабс-капитан, извольте провести перекличку, да и поведем эту орду в полк.

— Слушаюсь, — щелкнул каблуками Гаупт.

— Как прикажете распределить? — наклонился к уху полкового командира Берг.

— Как обычно, по жребию, хотя, — задумался на минуту полковник и крикнул вдогонку Гаупту: — Владимир Васильевич, раз уж вы взяли на себя всю бумажную волокиту, то так и быть, в свою роту можете отобрать кого угодно.

— Штабс-капитан Толубеев опять будет жаловаться, что ему достались одни убогие да слабосильные, — попробовал возразить Гарбуз.

— Что же поделаешь, — барственно улыбнулся Буссе, — у командиров двенадцатой роты планида такая[6]. Приступайте, господа!

По приказу Гаупта, Лиховцев сел перебеливать ведомость, а Николаша взял в руки список и стал выкликать одного за другим новобранцев. Штабс-капитан тем временем внимательно приглядывался к отвечавшим, делая иногда пометки в своей книжечке.

— Будищев! — выкрикнул Штерн и отчего-то фыркнул.

— Я! — мрачно отозвался довольно высокий молодой парень в несуразной одежде. Лицо его заросло небольшой бородой, а под глазом отливал дивный синяк.

— Это еще что за чудо-юдо? — удивился Гаупт, привлечённый смешком Николаши.

— Будищев, — пояснил офицеру сопровождавший пополнение унтер, — чудной он какой-то, ваше благородие. Приволокли его с полицией, сказывали, будто убечь хотел. Но покуда тут был, ни в чем худом не замечен. Я за им приглядывал.

— Выйти из строя! — коротко приказал Гаупт.

К удивлению штабс-капитана, новобранец не стал, как сделал бы всякий на его месте вчерашний крестьянин, вылезать, распихивая товарищей, а хлопнул впереди стоящего по плечу, отчего тот испуганно отпрыгнул в сторону. После чего, четким строевым шагом вышел вперед и, держа руки по швам доложил:

— То… господин капитан, рядовой Будищев по вашему приказанию прибыл!

— Как рапортуешь, дурак, — зашипел на него унтер, — надобно говорить — "ваше благородие"!

— Ваше благородие, господин капитан! — тут же поправился тот.

— Правда ли, что хотел бежать от призыва?

— Никак нет!

— А синяк откуда?

— Упал!

— Что-то он великоват.

— А я три раза!

— Да ты шутник, — усмехнулся Гаупт, — ладно, встать в строй!

— Есть!

Закончив с формальностями, штабс-капитан отправился доложить полковому командиру, что все в порядке, а закончившие свои труды вольноперы принялись с любопытством рассматривать своих будущих сослуживцев. Отправляясь на военную службу, где их все равно обмундируют, практичные крестьяне оделись в такую рвань, что выглядели совершеннейшими босяками. Однако Будищев умудрился выделиться даже на их фоне. Впрочем, дело было не только в довольно странной одежде и отсутствии шапки на голове. Сама манера стоять, говорить, смотреть при этом в глаза начальству, резко выделяла его среди прочих. Быстро вернувшийся Гаупт, с неудовольствием увидел практически развалившийся строй и громко гаркнул:

— Становись! Равняйсь! Смирно!

Как и следовало ожидать, вчерашние крестьяне выполнили эти команды так, что командовавший ими офицер поморщился, как от зубной боли. Тем не менее, через какое-то время толпу удалось превратить в подобие строя и повести в расположение полка. Едва добравшись до места, полковник заявил что у него какая-то надобность в городе, и, не покидая пролетку, велел кучеру из солдат трогать.

— Вы уж тут, как-нибудь без меня, — махнул он Гарбузу.

Подполковник, откозыряв ему вслед, обернулся к Гаупту.

— Владимир Васильевич, вы себе архаровцев уже отобрали?

— Так точно!

— Ну и ведите их с богом.

— Слушаюсь!

Забрав приглянувшихся ему людей, в числе которых оказался и Будищев, штабс-капитан отвел их к казарме и передал фельдфебелю.

— Фищенко! Вот тебе список, поставишь людей на довольствие и определишь на занятия. Я проверю, особо обрати внимание, чтобы научились погоны различать и в чинах не путаться.

— Слушаю, ваше благородие, — вытянулся старый служака, — дозвольте исполнять?

— Выполняй.

Как только ротный вышел, новоприбывших тут же окружили унтера. Первым делом они распорядились, чтобы "молодые" вывернули свои котомки. Увы, за время проведенное в карантине, ничего особенно ценного в вещах пополнения не осталось, что, конечно, не добавило новичкам симпатий.

— Табак-то хоть есть?

Нашедшаяся у пары новобранцев махорка была немедленно конфискована "с целью недопущения беспорядков". В чем этот беспорядки заключаются никто разъяснять не стал, а спрашивать новички не решились.

— А у тебя, разве табачка нет? — поинтересовался у Будищева ефрейтор Хитров.

— Некурящий, — коротко ответил тот.

— А иде твои пожитки?

— Дома оставил.

— Чего так?

— С целью недопущения беспорядка, — без тени улыбки отвечал тот ему.

— Ты что, паскуда, — опешил Хитров, — думаешь, самый умный?