Легенды Невского проспекта - Михаил Веллер

— Дошло до идиота, — сказала Марина.

— Но почему?

— Потому что социализм, — кратко объяснилаМарина.

— В Швеции тоже социализм! — бушевал Болт.

— Поздравь с этим шведскую королеву.

— Раньше мне платили не столько!

— Раньше ты был иностранец.

— А теперь!

— А теперь ты дерьмо.

— Почему я, не иностранец, а гражданин этойстраны, теперь дерьмо?!

— Потому что вся эта страна — дерьмо.

— Так уедем отсюда к черту!!! — заоралвновьиспеченный гражданин, борясь с отрыжкой и газами в кишечнике.

— Ну наконец-то, — облегченно поздравилаМарина. — Теперь ты понял, что я заботилась только о тебе? Я-то и здесь могупрожить, я здесь родилась и привыкла, а ты же вымрешь, ты же цивилизованный,балда.

Англичанин заплакал над разбитым идеалом ипоклялся завтра же начать готовиться к отъезду.

Вот тут-то обнаружился хрен ему в глотку, чтобголова не болталась.

Потому что если каждый советский гражданинначнет собираться в Англию, то кто останется здесь.

— Простите, а на каком основании вы хотитеэмигрировать в Англию?

— Что значит на ком основании? Я хочу тамжить!

— Одного желания мало. Есть закон, естьзаконные основания. Воссоединение семей, скажем. Ваша семья здесь, вы советскийгражданин…

Эта сказка про белого бычка крутилась ещенесколько месяцев, пока до несчастного не дошло, что обратного пути в Англиюему, советскому гражданину, больше нет.

Он стал рваться к английскому консулу, былперехвачен милицией, отметелен в пикете и строго предупрежден.

Мышеловка захлопнулась крепко.

Когда до несчастной Марины дошло, что Англиянакрылась по милости этого беспробудного обалдуя навсегда, она, надо отдать ейсправедливость, сразу потеряла к нему всякий интерес. Она отобрала у негополучку, продала его золотые запонки и знакомой дорогой отправилась в кабак —отвести душу.

Со злым весельем предалась она прежнемуремеслу, наставляя англичанину рогов куда больше, чем могло уместиться на егонезадачливой голове. Домой она приходила отдыхать и переодеваться.

Доведенный до помешательства англичанинпоставил ей однажды синяк, каковой она предъявила в парткоме и профкомекомбината вкупе с грамотной телегой, и англичанина разобрали на профсоюзномсобрании и осудили его моральный облик. Он был на грани шизофрении, не в силахосознать происходящее.

— Посажу на два года, — холодно пригрозилаМарина, — а сама останусь в этой комнате.

Коллеги сжалились над бедным Болтом и как-топосле работы пригласили его с собой выпить.

Он выпил, и ему в самом деле полегчало,безысходные проблемы смягчились в сознании и отошли в туманец на второй план,жить все-таки можно было:

— Да что ты, нормально все, гляди: работаесть? есть. Жилье есть? есть. Получка есть? есть. Жена гуляет? так откоммуниздиее так, чтобы следов не оставалось — по животу, по почкам, понял? хочешь,мужика наймем за бутылку, он ее так уделает, что закается гулять, сука! Дазаделай ей ребенка, пусть сидит нянчит. Да ничо, Болтяга, держи морду огурцом,не ссы — прорвемся!

И англичанин, находя отрадное забвениеединственно в этом состоянии, спился с ужасающей скоростью. Он попал ввытрезвитель раз, другой, его уволили с комбината, пристроили из жалостивахтером, пил он и на вахте, и быстро научился у магазина сшибать двугривенные,упирая на свое английское происхождение; он сделался достопримечательностьюСоснового Бора, любимым, как бывает в деревне любим добрый безвредный дурачок,от которого жизнь как-то интереснее.

Марина продала мебель, оставив голые стены, ирешила, что раз Англия не выгорела, надо покорять как минимум Ленинград.

Был такой анекдот:

Профессор филологии посетил публичный дом. Ивот после любви, отдыхая с девицей в кровати, он заговорил с ней обединственном, что знал — о литературе. И тут девица проявляет такуюначитанность, такую эрудицию и полет мысли необыкновенный, что профессор визумлении восклицает: «Боже, девушка, что же вы здесь делаете? да вам надо… вуниверситет, на филфак!» На что девица, потупившись от смущения, с неловкойукоризной возражает: «Ах, ну что вы, профессор, меня мама сюда-то елеотпустила…»

Анекдот этот, на филфаке же рожденный, эдакоесаморекламно-циничное удальство, имеет не большее отношение к действительности,чем женское общежитие лимитчиц — к публичному дому: то есть некоторое отношениевсе-таки имеет, но довольно преувеличенное.

Как именно Марина поступила на филфак —история умалчивает. Экзамены, говорят, это лотерея; почему ж обязательнолотерея, есть и другие игры, менее известные и более азартные и прибыльные.Мало ли срезалось при поступлении светил-медалистов, и мало ли поступалоудивительных серых дятлов, причем, что еще удивительнее — дятлов без связей.Экзамены-то у них принимали в основном такие же дятлы, испытывавшие, вероятно,родственные симпатии к собратьям по интеллектуальному увечью.

Филфак, как известно, не обременяет студентаначерталками, анатомиями и прочими сопроматами; трепологический факультет, гдеболее ценится расплывчато-общая культура и умение изящно рассуждать наотвлеченные темы.

Ценится на нем, естественно, как и везде,женская красота — «факультет невест», — но менее, чем на «мужских» факультетах,— по причине именно недостатка мужчин и избытка барышень. Да и мужчинафилфаковский редко похож на мужчину: тощ, хил, очкаст, шандарахнут, либо же —будущий загранпереводчик — прилизан, обтекаем и бескостен. Настоящий мужчина,боец и пахарь, в том числе по женской части, среди филологов редкость.

Утром Марина ездила на занятия, балдея отсвоего статуса и своей учености — студентка университета!!! — а вечером балделаот красивой возвышенной бедности студенческого общежития: четыре койки впритык,чаек с пряниками и мудрые хрестоматии.