Система Ада - Павел Кузьменко

Потом они поднялись, вделись в лямки рюкзаков До первого сужения прохода и пошли, не думая о том, что же лучше — сидеть запертыми в земле или выйти и сдаться властям. Никогда, а особенно в этой непостижимой стране, человек не остается настолько самостоятельным существом, чтобы распоряжаться собственной судьбой. Да уж, печальная до анекдотичности сентенция лозунгом на мокром, выцветшем от дождя небе повисла от горизонта до горизонта: «Жить в России — это судьба». А здесь, в этом замкнутом российском пространстве, странно именуемом «Метростроевские пещеры», где при выключенном фонаре горизонт исчезал вместе со всей оптической физикой, судьбоносным и вполне самостоятельным решением было сперва войти сюда, а потом отсюда выйти.

Они дружно кричали от радости, когда обнаружили на стене Васину и Равилеву старую стрелочку, указывающую в том же направлении, в каком они шли. В одном месте пришлось задуматься перед расчетверявшимся штреком, и Катя благодарными губами поцеловала Равиля, когда он обнаружил спасительную метку кротовую жопу. Им еще раз приветливо по-порхала летучая мышка, словно призрак, ведущий в тупик, словно забытая тут душа ненормального пещерника Вити Саратова из Москвы.

Какие-то ржавые гнутые рельсы вели по просторному — два метра высотой штреку, конечно же, наружу. Добытый камень тут вывозили. Иного смысла быть не могло. Конечно, вывозили прямо к полноводной в тридцатые годы реке Осетр, притоку Оки. И там комсомольско-добровольские зэки грузили камень на баржи, и по речному пути его доставляли в Москву, где он теперь красуется и на «Комсомольской», и на «Красных воротах», и далее до станции «Университет».

Они шли и радовались, раздавая «ура» направо и налево, пока не уперлись в свежебетонную пробку, как несколько часов назад.

Наверное, пробки делали одновременно. В этом бывшем выходе бетон, несмотря на недостаток воздухотока изнутри, уже успел так схватиться, что щебенку пальцем было не выковырять.

Михаил скинул рюкзак, уселся на пол. Итак — они взаперти. Первыми среагировали легкие. Теперь они час за часом будут вдыхать оставшийся кислород и выдыхать углекислоту до тех пор, пока сами себя не отравят.

Здесь нет хлорофилла, света и фотосинтеза. Легкие задышали экономно, неглубоко. Он вспомнил один американский документальный фильм, где негр, принимающий казнь в газовой камере, пытался задержать дыхание, чтобы прожить лишнюю никчемную секунду.

Катя тупо уставилась на эту глухую пробку, которая закрыла от нее все: свет, тепло, ванную с пенкой «Шаума», чистое белье, деньги, горячую любовь, материнство, жизнь. Она смотрела широко раскрытыми глазами, не понимая такую судьбу…

У Равиля что-то случилось с контактами в фонаре. Он сел, снял каску и принялся копаться там с проводками, точно не было сейчас дела важнее.

Василий стоял, колупая пальцем бетон.

А Александр со словами «Какого же хера!» фонарем в левой руке осветил Васину физиономию, а правой с силой ударил его в подбородок, защищенный кожаной полоской ремешка каски. Рябченко отшвырнуло к стене. Он поднял ладонь, инстинктивно защищаясь, и та приняла следующий удар справа. Но тут Савельев неожиданно врезал ему тыльной стороной железного фонаря по носу. В носу разбухло, стало горячо и обидно. Рябченко ударил в ответ. Равиль кинулся между ними:

— Да вы что, мужики, ошизели?

Катя вскочила на ноги и страшно завизжала:

— Сашка, урод! Ты же сам сюда залез! Никто тебя за шиворот не тащил!

— Я убью тебя, гад! — орал Савельев. — Мужики! — увещевал Кашафутдинов. Шмидт сидел и душил в себе ненависть ко всем ним. Потому что их надо было любить. Теперь их тут только пятеро, раньше казалось, что высоко, а на самом деле низкоорганизованных организмов против окружающей среды. Окружающая среда, используя свет их прыгающих, дрожащих, бьющихся друг с другом фонарей, плясала по стенам бесовскими жуткими тенями, угрожающе тянулась к горлу щупальцами и беззвучно хохотала.

Равилю все-таки удалось оттащить за плечи Василия, а Катя уперлась в грудь своему Саше. У одного был разбит нос, у другого — рассечена губа. Кровь в этом скудно освещенном мире казалась черной.

— Какого хера привел нас сюда? — повторил свой риторический вопрос рассеченногубый.

— Я, что ли, все выходы закупорил? — так же риторически вопросил разбитоносый.

Они тяжело дышали и отплевывались. Здесь, как нигде более, тишина воцарялась легко, имея все права на всё.

И шаги, раздавшиеся в тишине, не обрадовали, не испугали — просто всех напрягли. Мелькнул луч фонаря, и появился Крот. На этот раз с худеньким рюкзачком за спиной, из которого наружу торчала деревянная рукоятка саперной лопатки.

— Привет, замурованные!

Казалось, что Крот был даже весел. Словно теперь, когда выходы были закрыты и угроза остаться под землей навсегда стала реальной, Крот достиг своего идеального состояния, своего счастья.

— Что это вы такие? Решали, как бы выйти? Ну что тут еще выступать с покойницким юмором? Теперь уже не один Михаил, а все почувствовали, что здесь, во враждебных недрах, живет не только тяга к ближнему человеку, но и ненависть, равносильная этой тяге.

Ребята молчали.

— Не дрейфь! Вон джинны в бутылках по три тысячи лет сидят закупоренные — и ничего.

Издевка Крота звучала так вызывающе, словно шутил не он, а те злобные военные бетонщики всего лишь пошутили. Какие проблемы, ребята? Есть от чего вешать нос? Сейчас вам Крот вытащит дрель, перфоратор, геологический бур и просверлит шикарное отверстие на свет божий. Сейчас всемогущий Крот выдаст вам по пластмассовому жетончику и покажет выход на станцию «Метростроевская Осетровая».

— Крот… ты уже знаешь… — наконец выговорил Василий, хлюпнув разбитым носом. — Оба выхода замуровали.

— Конечно, знаю.

— Что же делать?

— Как что? Вам здесь плохо?

— Крот… Петя…

Все смотрели на это худощавое, костлявое, бородатое существо с сумасшедшими выпуклыми глазами. Он никогда не вызывался на роль спасателя и Виргилия, но этим пятерым несмышленышам больше не на кого было надеяться.

— Петенька, пожалуйста… — прошептала Катя, глотая слезы. — Можно отсюда выйти наружу?

— Можно, — усмехнулся Петя Крот. — Я знаю два бывших выход недалеко, на холмах. Но там завал, не разобрать. Сильно сыплется. Остается… — он сделал паузу, словно бы предоставляя всем возможность найти самостоятельное решение.

Тишина, вновь мгновенно воцарившаяся, торжествовала во всей своей мертвости. Ну какое, в самом деле, они могли принять самостоятельное решение? Ковырять бетон или известняк с песчаником перочинными ножиками? Принести в жертву подземным богам единственную девушку?

— Остается выбираться через Систему Ада, — закончил Крот.

— Там есть другой выход?

— И его никто не знает?

— Правда?