Путин. Внедрение в Кремль - Евгений Стригин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Может, Собчак и не мог участвовать в криминальных делах, но на всякий случай покинул «любимый город». Против Собчака было возбуждено уголовное дело по обвинению во взятках и злоупотреблении должностными полномочиями [87]. Обычное дело в ельцинской России — взятки и злоупотребления. «Криминологические исследования выявили страшную цифру — семьдесят процентов российских чиновников коррумпированы.» [88] Неужели Собчак был исключением?
Рой Медведев писал: «Анатолия Собчака стали вызывать в прокуратуру города, сначала как свидетеля, а затем как подозреваемого. Собчак метался, лишенный поддержки; опытный юрист, блестящий оратор, честолюбивый политик с очень большими амбициями, он просто не знал, что делать. После одного из вызовов в прокуратуру Собчак попал в больницу с тяжелым сердечным приступом. Продолжать борьбу он был уже не в силах» [89]. Слабенький он наш!
«Профессору Собчаку хватило интеллектуального потенциала лишь на то, чтобы прикинуться больным», — констатировал бывший руководитель советской разведки Леонид Шебаршин [90]. Чтобы управлять огромным городом, здоровья хватало. Чтобы отвечать за это «управление» — уже нет. Обычная практика, кому хочется отвечать? Тут сразу вспоминают о плохом здоровье.
Свобода дороже, и бывший борец с коммунистической номенклатурой бежит за рубеж. Не очень красиво, но зато безопасно.
Некоторые придавали бегству Собчака знаковый характер. «В 1997–1998 годах ни одна из жертв информационных войн за границей спасаться не стала, хотя перспектива очутиться за решеткой для некоторых из них (особенно для Альфреда Коха) выглядела вполне реальной. Вероятно, сказалась командная спайка. Но техника дискредитации была опробована и отработана. Нервы людей, находящихся вне команды, начали сдавать уже тогда, и планы побегов рождались сами собой. Одной из первых ласточек стал Собчак, в конце 97-го отбывший в Париж. Характерно, что профилактическая кампания по разоблачению отставного мэра стала затем частью петербургской городской идеологии и в последнее время ведется даже интенсивнее, чем раньше» [91], - писали в 1999 году.
Интересно, узнать на чьи деньги жил Собчак за рубежом? На заработанные в должности мэра города сделать это было не возможно. На зарплату это было нереально.
Если Анатолий Александрович ранее не воровал, то ему бы не до парижей было. Но если не воровал, наверное, добрые люди помогали. Вот только за что помогали? Этот злосчастный вопрос о том, кто платит, портит столько красивых историй. Оставим его пока в стороне. О нем стоит поговорить отдельно и не здесь.
«Гоняли несчастного по всей Европе», — скажет собчаковский друг и ученик Володя Путин [92]. Ну уж прямо и гоняли, уехал-то сам добровольно. Да еще на персональном самолете.
Кстати, Анатолий Куликов, прочитав ельцинский «Президентский марафон», написал: «Так называемое «дело Собчака» в интерпретации Б.Н. Ельцина, как говорится, меня не красит: я выгляжу участником группы людей, фабрикующих уголовное дело на видного демократа и «политического учителя» нынешнего президента России В.В. Путина. С такой рекомендацией впору самому улететь куда-нибудь чартерным рейсом. Но твердо знаю: в наше прагматичное время уж точно никто не поможет мнимому «гонителю» Анатолия Александровича.» [93]
Да, плохо Анатолий Сергеевич, что нет у Вас таких учеников как Путин у Собчака. Но это так, лирическое отступление.
В одной небольшой статье в либеральном журнале упоминалось еще об одном подобном эмигранте Сергее Станкевиче, было написано с намеком на Ельцина и персонажей Великой Французской революции: «Странно, что кандидат исторических наук {18} и профессор права {19} не знали или не помнили, чем закончилась робеспьеровская любовь к другу Дантону и другу Эберу для последних. Ельцин никогда не защищал и не поддерживал людей, выпавших из его обоймы» [94].
А вот тут прервемся (надо же иногда отвлекаться) и вспомним историю, да еще не нашу, а французскую.
Время Великой французской революции. «Дантон во всем оставался противоположностью Робеспьера, его прельщала не столько будущность человечества, сколько наслаждения сегодняшнего дня» Это был человек, живший жизнью напряженной, бурной и по возможности более легкой. Он любил материальные блага этого мира и не лицемерил, не пытался предстать в роли героя, прокладывающего пути будущим поколениям. Весьма возможно, что некоторые из конкретных обвинений, предъявленных Дантону сто пятьдесят лет спустя после его смерти Матьезом, имели под собой реальную почву. Дантон действительно последний год жил на широкую ногу. Откуда брались деньги для этой легкой, беспечной жизни — это остается и до сих пор недостаточно ясным. Но вместе с тем нельзя забывать и той большой роли, которую Дантон сыграл в критическое для Республики время, в сентябре 1792 года, когда он стал человеком, наиболее полно воплотившим все национальные силы Республики. Его с должным основанием и Маркс и Ленин называли великим мастером революционной тактики. Дантон остался французским патриотом и в последние дни своей жизни. Теперь вполне доказано, что у Дантона, осведомленного о подготавливаемом против него ударе, были реальные возможности бежать из Франции. Знамениты вошедшие в историю слова Дантона: «Разве можно унести отечество на подошвах башмаков!». Это не было красивой фразой, эти слова выражали сущность Дантона. Дантон отказался от предоставленной ему возможности бежать. Он шел навстречу опасности с высоко поднятой головой» [95].
А ведь в 1989 — 1990-м казалось, что между тем знаменитым французом и питерцем Собчаком есть сходство, так уж красиво Анатолий Александрович публично крыл партноменклатуру. Но нет, Собчак оказался совсем не похож на Дантона. Славный экзамен на смелость он не сдал. Не тот калибр, помельчали люди. Впрочем, не будем судить строго, просто он был продуктом своего времени. Тогда много красиво говорили и мало красиво делали. Ни он один.