Ночная тревога - Андрей Алексеевич Молчанов

мнения, Евлампий Фомич! Читайте роман «Контрасты». Правда, у нас он еще не переведен, повинна инерция. Но арабской версией с подстрочником я располагаю, так что…

В обед Евлампий Фомич уходит в магазин за белыми пуговицами, а Сема подсаживается к секретарю Аллочке.

— Вы читали стихи Бернардо Потоцкого? — спрашивает он. — О, это великолепие поэзии, ее остраненность и волшебство…

Аллочка смотрит на Сему влюбленными глазами. Сема такими же глазами смотрит на красивые Аллочкины колени, дрожащие осиновым листком.

— Вы хотите узнать о страстях, владевших поэтом? — спрашивает Сема вкрадчиво.

— Хочу… — лепечет Аллочка.

И изучение биографии и страстей поэта назначается на семь часов вечера. Встреча у входа в парк «Сокольники».

Хорошо быть начитанным!

Недавно я приболел. От имени коллектива меня пришел навестить Сема. Сема принес торт и цветы.

— Цветы — это квинтэссенция жизни! — провозгласил он уже в прихожей. — И пусть она перейдет в тебя… Так говорил великий Тургенев.

— В «Муму»? — хмуро сострил я.

— Н-да, — неопределенно отозвался посланец соболезнующих масс. — Тургенев — сила.

Только тут до меня и дошло! Я встал, взял Сему за руку и подвел к книжным полкам.

— Найди, — сказал я, — найди у Тургенева эти строки. Я хочу видеть их в типографском варианте.

— Это строки из письма к… кому-то, — не моргнув, сказал Сема.

— Тут полное собрание писем, — сказал я. — Ищи.

— Это письмо опубликовано в дополнении к полному собранию, — отбивался Сема. — А дополнения у тебя нет.

— Хорошо, — сдался я. — Кто автор романа «Контрасты»?

— Антонио Билдз, — выпалил Сема.

— А де Фагот?

— Фагот — одно, Билдз — другое. Названия одинаковы. Произведения-тезки.

Но жалкие Семины увертки не помогли. Сема был разоблачен, и звезда его с ужасающей быстротой погасла.

Через месяц, получив три выговора за опоздания, он перебрался в соседний институт. В нашем же институте самым начитанным человеком отныне считаюсь я.

Вчера впервые опоздал на работу…

НОЧНАЯ ТРЕВОГА

Сопрыкин восстал ото сна в ночи.

Такие пробуждения случались у него исключительно в тех случаях, когда накатывала жажда, и приходилось, стеная в потемках, трудно добираться длинной коридорной стезей на кухню, где в самом низу холодильника ждал его неизменно и неиссякаемо источник в виде картонки, набитой банками с пивом.

Но в этот раз не мучила Сопрыкина жажда, равно как и иное томление физического свойства.

Смятен был дух.

Тревога одолевала Сопрыкина; смутное воспоминание о какой-то утрате — давней, затертой в памяти и вдруг, как шальной бумеранг, вернувшейся и поразившей зеваку-метателя.

Сон навеял тревогу, сон, в котором очнулась сама собою раскрепощенная память, воссоздав нечто полузабытое: какой-то немой удар, свет фар, крики людей из мглы полуночной улицы…

С трудом, но уяснил Сопрыкин суть возрожденных образов — авария! Ну да… Куда-то ехал он ночью, кажется, со Стенькиным. Два или три года назад. И куда-то они крупно въехали.

Ну и что? Стенькин жив. машина продана… Лом этот… «Семерка» вроде…

Откуда же тревога? Откуда?

Сопрыкин, подогнув под себя ноги и закутавшись в простыню, как йог, уселся на кровати, погрузившись в размышления над непонятными причинами колкого и тягостного, прицепившегося репьем чувства.

Светил в углу комнаты телевизор, который он забыл выключить, и мелькали на экране то дивы с длинными ногами, то мужественные парни, демонстрирующие искусство рукопашного боя… Безмятежно спала неподалеку женщина — блондинка, красивая.

«Одно и то же», — глядя на экран, подумал Сопрыкин с досадой и хлопнул кулаком по пульту.

Исчезло изображение рукопашного буйства. В темноту погрузились золоченые рамы, скрылись во мраке лики иконописи, померкла игра хрусталя и блеск полированной мебели.

Однако не отпускала неясная тревога.

И вновь ринулся Сопрыкин в прошлое, вновь воссоздавал его в тщете воспоминаний, но воссоздал немногое: развороченный капот, веселый вскрик Стенькина: «… ну, попали, Степа! Такси надо искать!» После— бессмысленную улыбку сотрудника ГАИ, голос из ниоткуда, из ночи: «И не царапины! Недаром говорят…»

Что недаром, что?!

И — вспомнил Сопрыкин! Молнией озарила мозг истина! Вот оно! Машина! Ведь кто-то из мальчиков сумел ее продать. Точно! И документ вручил на получение денег после комиссии! Тысяча там, две… где-то так, около того.

А вот получил ли? Нет, не вспомнить. Ай, не вспомнить! Жалость-то…

Сухость во рту почувствовал Сопрыкин. И, не зажигая света, отправился привычным путем, коридорные стены ощупывая неверной рукой, к холодильнику.

Чпок! — открылась в облачке углекислоты заветная, блистающая фальшивым золотом банка, и прохладой обдало страждущие губы.

И тут же снизошла на Сопрыкина безмятежность. Чувство блаженства физического очистило душу и от суеты нравственной. И ушла тревога, и смятение ушло. В тускнеющие осколки разлетелись кривые зеркала натужных воспоминаний о машине, об аварии, о документе, по которому что-то там когда-то и полагалось…

И зло подумал Сопрыкин о всколыхнувшей его среди ночи мысли, и о сне, растревоженном ерундой, подумал он с сожалением, ибо спокойный сон без сновидений — залог здоровья, а беспокойный — всегда в урон человеку. И невосполним урон этот никакими тысячами и ни в какой валюте.

Жалкая сущность маеты открылась потревоженному ею. И отверг он ее. И уснул сном мудрого. И спал как всегда — глубоко и отдохновенно. И проснулся тоже как всегда — задолго после полудня.

НУЖЕН СПЕЦИАЛИСТ!

— Алло? Отдел кадров? Ну-ка, начальника мне… Кто говорит? Семен Аполлинарьевич? Травкин на проводе. Слушай боевой, так сказать, приказ… Срочно. Кто из наших орлов кончил химический вуз? Чего говоришь? Дела надо посмотреть? Посмотри. А? Как это — час? Никаких часов! Стоит работа, понял? Нужен специалист… Ни минуты! Чего? Ну ладно, пять минут. Трубку не вешаю… Всех, всех мобилизуй! Жду, жду… Пада-бада-ба, пада-бада-ба… Чего? Нашел? Молодец! Объявляю благодарность! Аверьянов, говцришь? Юрий Владиславович? Чего отчество такое трудное? Должен знать! Кадры — твой вопрос! Старший инженер он? Ага… А по какому номеру сидит? Два-сорок-один? Тэк-с. Он точно химик? Ага. Ну, пока.

— Алло! Аверьянова, будьте добр… Как нет? Разгар, можно сказать, рабочего дня, а его нет! Где он?! На заводе? На испытаниях? Кто направил? Я направил? Ага… А какой завод? Механический? Та-ак. Ну, будьте.

— Гараж? Гараж, говорю? Травкин… Срочно пошлите