Я – страж пламени! - Викки Латта

я тебя убедительно прошу: больше не пытайся спасти мою репутацию. Слухи о том, что я не непобедимый, пережить гораздо легче, чем толпу писак. Они же как тараканы! И наглее любых адептов. Сегодня одна журналистка умудрилась пробраться даже ко мне в душевую…

Я представила себе картину и не удержалась от смешка.

— Тебе весело, а мне пришлось угрожать иском о домогательстве, потому как эти писаки ничего другого не боятся. Даже смерти! Только юристов.

— И кто кого домогался? — спросила я, слегка осоловело моргнув.

Меня наградили таким взглядом, что я поняла: вариантов быть не могло. Лишить чести пытались нашего грозного и почти непобедимого тренера.

— Хорошо, я поняла. Вашу репутацию больше спасать не буду. Только вас самого, и то если вас на моих глазах будут пытаться убить.

Тренер моими словами проникся, вздрогнул и в сердцах произнес:

— Роук, даже если я буду умирать, пожалуйста, проходи мимо, не вмешивайся!

Я вздохнула с видом «ну как хотите»… А затем с кряхтением (не без помощи преподавателя) поднялась и пошкандыбала к выходу с поля. Вслед мне полетели слова, которые были почище многих проклятий:

— Завтра жду тебя на дополнительное занятие!

— Ы-ы-ы!!! — тихо взвыла я.

У этого моего проникновенного раненого зомби оказался свидетель — Мор. Он ждал меня чуть поодаль от выхода с полигона, под тенью кустов. Остальная моя группа поддержки разошлась. Видимо, испугались начавшего накрапывать дождя.

— Ну, чего он хотел? — полюбопытствовал приятель.

— Сатисфакции.

— Чего? — не понял Мор.

Пришлось рассказать, во что я успела вляпаться после того, как мы вчера с приятелем распрощались.

— М-да… — только и протянул адепт, почесав себе затылок.

Я усушала отчетливый скрип ломавшейся глиняной корки: чистым с тренировок Бруквора еще никто не уходил. Впрочем, дождь, зарядивший не на шутку, мог справиться на отлично с функцией душа. Потому мы, когда подходили к моему общежитию, были насквозь мокрые, но почти чистые. Я — так точно.

И, уже стоя на крыльце, приятель вдруг качнулся в мою сторону со словами:

— У тебя тут что-то застряло.

Его пальцы ловко скользнули по моим плечам, приобнимая. Лицо Мора оказалась в нескольких дюймах от моего, так что мужское горячее дыхание коснулось моего виска.

На долю секунды посетило странное чувство… Такое бывало у меня за миг до того, как случались неприятности: в животе словно все завязывалось тугим узлом. А в мозгу успевала промелькнуть мысль: «Влипла!»

Но это ощущение почти тут же исчезло. А спустя пару мгновений приятель отступил и продемонстрировал мне хойсу — мелкую полуразумную магическую тварюшку, размером не больше гусеницы. Обычно хойсы окукливались в середине последнего летнего месяца, взмывая в ночное небо ярко горящими ночными светляками. И их мерцающие тучи-стаи мигрировали по темному бархату неба, оставляя за собой след серебрившейся пыли. Травники и целители охотились за последней: та входила в состав лекарственных снадобий.

Но эта гусеничка, похоже, запоздала. Но, если выдастся пара теплых не дождливых дней, возможно, она еще успеет расправить крылья.

Мор осторожно посадил хойсу на веточку ближайшего куста, под лист, и хмыкнул:

— Я думала, ты закричишь. — И, увидев мой недоуменный взгляд, добавил: — Обычно все кричат.

— А это обязательно? — наигранно удивленно изогнула бровь. — Если этого требуют правила хорошего тона, я, конечно, готова…

Мор улыбнулся и прикрыл глаза.

— Ты удивительная, Ники. Я таких, как ты, еще не встречал… — Приятель посмотрел на меня долгим взглядом, в глубине которого плескалось что-то такое, чего я не могла понять. То, что проглядывало сквозь личину, и было настоящим Мором.

Мы замерли. Я — силясь понять, о чем сейчас думает адепт. А он… да демоны его знают! Вот только становилось все очевиднее: если мы проторчим под ливнем еще немного, то мои зубы начнут отплясывать джигу. Да и я сама начну дрожать.

Мор, кажется, тоже понял это, потому как произнес:

— Давай, не мерзни и не мокни. А то заболеешь еще.

И я, попрощавшись, резво взбежала по ступеням лестницы. Вахтер проводила меня неодобрительным взглядом, но на этот раз ничего не сказала. Только ее взор, словно прицел стрелка, без слов говорил: «Я слежу за тобой!»

Едва я оказалась в комнате, как дождь и вовсе полил сплошной стеной. Стихия разбушевалась. Я же приняла душ и засела за занятия, прикидывая, смогу ли добраться до теплиц на отработку. Хорошо, что хотя бы репетиции сегодня не было.

Дождь закончился спустя три часа, затопив едва ли не половину газонов академии. Вода в фонтане, что стоял перед центральным корпусом, почти выплёскивалась из чаши. А я лягухой поскакала в оранжереи, где и опрыскивала поющие бутоны у брассики — магически выведенной декоративной цветной капусты. К слову, ее мелкие кочанчики очень возмущались, стоило мне дотронуться у них хотя бы до одного листочка. И если одни просто бухтели, то другие срывались едва ли не на истерику. И это изрядно действовало на нервы.

Потому на ужин я пришла со слегка дергавшимся глазом. Впрочем, сытная вкусная еда подействовала на меня не хуже капель пустырника, и я успокоилась. И в комнату вернулась в благодушном настроении. А узнав, что и Лори пребывает в таком же, решила: это знак, чтобы напроситься на урок алхимии. Соседка к моей просьбе объяснить непонятные моменты отнеслась благосклонно. И мы просидели с Лори до вечера, разбирая зубодробительные формулы. А затем я принялась за рунологию и историю, пытаясь восполнить пробелы знаний. Лишь когда часы показали два ночи, я решила, что на сегодня хватит.

На улице опять зарядил дождь, на этот раз не проливной, а мелкий. Он шел до самого утра. И хотя молва утверждала, что в такую погоду спится особенно сладко и крепко, я постоянно ворочалась. И это при том, что я жутко устала. Да и под утро привиделась мне редкостная дребедень.

Как будто под венец меня ведет Стилл, но у алтаря я поднимаю фату и вижу перед собой совершенно другого мужчину, чье лицо я, как ни силюсь, не могу разглядеть. Оборачиваюсь — а Дэн уже далеко. С другой.

Я силюсь вырваться, бежать. Сердце бешено стучит в груди. Воздуха не хватает. А вокруг — холодное пламя моего дара. От него веет метелью и лютой стужей, оно заковывает мое тело в льдистую броню. И от этих морозных доспехов, что льнут к моему телу, начинаю изнутри выстывать я сама. Мои чувства и эмоции превращаются в снежное крошево. И откуда-то приходит мысль: это навсегда. Отныне я буду такой — живой и холодной. Это настолько пугает, что я кричу…

Я проснулась