Русский Берлин - Александр Попов

Но это лишь любопытный эпизод. Нотка юмора в полифонии страстей, пробужденной в пылкой душе будущего революционера новыми знакомствами и глубочайшим, несмотря на едкие замечания недругов, погружением в изучение наук.

«Исповедь»

О берлинском периоде жизни Бакунина можно в определенной степени судить по его «Исповеди», написанной спустя годы в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, после того как, приговоренный к смертной казни австрийским военным судом, он был в 1851 г. выслан в Россию.

«Исповедь», адресованная Николаю I, неоднозначный документ. Большинство биографов Бакунина полагают, что она написана с целью облегчить свою участь в заключении, не поступившись одновременно принципами и не выдав соратников. Оттого становится понятной сквозящая в приведенном отрывке самоирония, высказав которую Бакунин рассчитывал на снисхождение со стороны Николая I.

В любом случае берлинской период стал переломным в жизни Бакунина, а его контрапунктом — публикация в 1842 г. в журнале «Немецкие летописи» статьи «Реакция в Германии», призывавшей к революции в России и заканчивавшейся знаменитой фразой: «Страсть к разрушению — творческая страсть». После Берлина он решает не возвращаться в Россию и превращается в активно действующего революционера. В январе 1843 г. он покидает Дрезден и едет в Швейцарию. Затем более четырех лет живет в Париже, встречается с Прудоном, Марксом, польскими национал-патриотами, переводит на русский язык «Манифест Коммунистической партии». Позднее становится участником революционных событий в Париже, Праге, Дрездене, где предлагает выставить на баррикадах «Сикстинскую мадонну» и прочие знаменитости»… Но это уже другая история.

Иван Тургенев. «Немецкое море»

Около двух лет (в несколько приездов) прожил в Берлине Иван Сергеевич Тургенев (1818–1883). Первый раз он приехал сюда весной 1837 г. «доучиваться» после Санкт-Петербургского университета. Юноша был убежден, «что в России возможно только набраться некоторых приготовительных сведений, но что источник настоящего знания находится за границей». Так же, по словам Тургенева, полагал и министр народного просвещения граф Сергей Семенович Уваров, чье министерство за свой счет посылало молодых людей из России учиться в немецкие университеты.

Иван Тургенев. Рисунок Михаила Бакунина (1841)

Будущему писателю было тогда 19 лет. Он давно мечтал об этой поездке, о городе, где, как он страстно надеялся, ему удастся постичь истинное знание, которым владеют немецкие философы. Тем более что он свободно говорил на немецком языке, как, впрочем, и на французском и английском. «Я бросился вниз головою в «немецкое море», долженствовавшее очистить и возродить меня, и когда я, наконец, вынырнул из его волн — я… очутился «западником» и остался им навсегда» — так характеризовал впоследствии писатель свое пребывание в стенах Берлинского университета. Там Тургенев провел два семестра: 1838/39 и 1840/41 гг., выезжая из Германии на короткое время в Италию и Россию.

Любимый Вердер

Гегельянец профессор Карл Вердер был любимым преподавателем молодого Тургенева. «Я занимался философией, древними языками, историей и с особым рвением изучал Гегеля под руководством профессора Вердера», — рассказывал потом в «Литературных и житейских воспоминаниях» писатель.

Вердер был дружен со многими российскими студентами, в круг его знакомств попал и молодой Тургенев, который брал у молодого профессора (тому было чуть больше тридцати) частные уроки. Восторженно внимая учителю, юноша буквально боготворил его. В письме одному из своих друзей Тургенев пишет: «Вы не поверите, с каким жадным интересом слушаю я его чтения, как томительно хочется мне достигнуть цели, как мне досадно и вместе с тем радостно, когда всякий раз земля, на которой думаешь стоять твердо, проваливается под ногами…» Каким трепетом, каким страстным стремлением к познанию горят эти слова! Как далека от нас эта наивная устремленность к истине…

Занятия с Вердером помогли Тургеневу углубить понимание учения Гегеля, познакомили будущего писателя с философией Канта. В дальнейшем, как отмечают литературоведы, на социально-исторические романы Тургенева часто проецировалась историческая методология Гегеля, а «таинственные повести» нередко обретали черты непознаваемой кантовской «вещи в себе», притом что в обоих жанрах звучали «немецкие» мотивы.

В Берлинском университете Вердер был звездой первой величины. Студенты, и не только русские, его обожали. Помимо глубоких энциклопедический знаний, он обладал ярким даром оратора, умел в яркой, образной форме преподносить аудитории философские постулаты, нередко облекая их в поэтические формы, используя, например, цитаты из «Фауста». Влюбленные в Вердера ученики писали тексты серенад, посвященные любимому учителю, приглашали профессиональных музыкантов, которые перекладывали эти тексты на музыку и исполняли их под окнами профессора, в окружении подпевающей им молодежи. Польщенный Вердер после концерта выходил «кланяться».

Утомившись изучением наук, Тургенев обращал свое внимание на немецкую литературу: «Я все не перестаю читать Гете. Это чтение укрепляет меня в эти вялые дни. Какие сокровища я беспрестанно открываю в нем!»