Безумие на двоих - Алекса Гранд

С опаской я принимаю из его рук длинное платье цвета Шампани с корсетом, расшитым перламутровыми бусинами, и стремительно скрываюсь в кабинке под трогательное мамино «такая она взрослая стала».

Неуклюже стаскиваю с себя самые обычные джинсы и розовый джемпер и очень долго пытаюсь застегнуть молнию дрожащими пальцами. Оцениваю свое растерянное отражение с лихорадочным румянцем на щеках и отдаю должное вкусу сводного брата прежде, чем выйти на общий суд.

– Потрясающе!

– Великолепно, дочь.

Радостно вторят друг другу родители, и только Мот молчит, очерчивая линию моего декольте темнеющим взглядом. Удовлетворенно кивает, недвусмысленно намекая, что я без него бы не справилась, и вынуждает стрелой лететь в примерочную и торопливо напяливать безопасные шмотки.

А затем настает черед Матвея быть моделью, и я не могу отрицать, что черная рубашка и такого же цвета пиджак, идеально повторяющий изгибы его поджарого тела – лучшее, что только может быть в мужском гардеробе. По крайней мере, имеющиеся там свитшоты и поло явно проигрывают бессменной классике.

– Слюни подбери.

С едким смешком шепчет Зимин-младший, беспечно фланируя к кассе мимо меня, и задорно улыбается молоденькой продавщице с родинкой у виска. Недолго с ней флиртует, стреляет номер телефона и возвращается к нам, заставляя мою эйфорию от удачных покупок немного померкнуть. И я хочу поинтересоваться, а может ли он быть со мной так же любезен, как с ней, но мои слова тонут в баритоне Сергея Федоровича.

– Ну, что, в кино?

– Пожалуй.

– С удовольствием!

Соглашаются наперебой Матвей с мамой, и мне не остается ничего другого, как уныло плестись за ними и нырять в темный зал. Располагаться в мягком кресле и делать вид, что происходящее на экране мне хоть капельку, но интересно.

– Расслабься, Саша, – наклоняется к моему уху Мот, обжигая кожу дыханием, и произносит с показным равнодушием: – скоро у отца закончится отпуск, и не нужно будет изображать образцово-показательную семью.

– А, может, ты дашь всем нам шанс, и мы попробуем ею стать?

– Может…

Снова ошарашивает меня Зимин-младший до того, как я вылью на него тонну железобетонных аргументов, и примирительно тянет ведро с попкорном. После окончания сеанса придерживает передо мной дверь, отодвигает стул в кафе, куда мы заглядываем перекусить, и очень советует попробовать шоколадный мокко.

И я расслабляюсь, поверив, что сводный брат отбросил негатив и решил сделать шаг навстречу. С энтузиазмом делю с ним заднее сидение внедорожника, делюсь трудностями с английским в универе и позволяю проводить меня в спальню и сгрузить пакеты на кровать.

– Спасибо, Матвей.

Провожаю Зимина до двери, робко улыбаясь, закрываю замок и снова примеряю выбранное нами платье. А спустя полчаса обнаруживаю, что в верхнем ящике тумбочки нет родительских обручальных колец…

Мот

Пять шагов прямо по коридору, поворот направо, и ручку вниз до щелчка. Нашарить в кармане небольшую прямоугольную коробку, вытащить на свет и спрятать подальше, чтобы не мозолила глаза.

Глупый поступок, мальчишеский. Который вряд ли что-то кардинально изменит, максимум – отсрочит. И то ненадолго.

Шумно выдыхаю и сваливаю пакеты с новым шмотьем в угол, освобождаюсь от серой толстовки с широким воротом, швырнув ее прямо на пол, и падаю в кресло, откатываясь к стене.

Методично разминаю пальцы, щелкая костяшками, мну закаменевшую шею и планомерно давлю в себе проклевывающиеся ростки жалости к Александре. Бариновых здесь быть не должно. Точка.

– Привет, крошка.

Мажу взглядом по ожившему телефону, тапаю на зеленую трубку и окунаюсь в игривые нотки Настиного голоса, настраивающего меня на благодушный лад.

– Привет, Матвей.

Произносит Шарова с придыханием, и я отчетливо представляю, как она ходит по своей спальне в короткой шелковой пижаме, как устраивается на постели, кокетливо запрокинув голову, и как накручивает на палец блестящий локон.

– Как дела?

– Плохо, – с притворной печалью говорит она и, выдержав паузу, поясняет: – по тебе скучаю. Ты на нас совсем забил, тусишь непонятно где непонятно с кем. Где тебя носит, Мот?

Настя стреляет в меня вопросом, как будто имеет на это право, и я позволяю ей в это поверить, кидая дешевую отмазку.

– Семейные обстоятельства.

– Неужели нельзя было отложить?

С обидой тянет Шарова, и я даже задумываюсь на пару секунд, а что, если бы я опрокинул родителя с поездкой в торговый центр и погнал бы с ребятами на арену – нарезать круги, палить резину и целоваться с девчонками, выплескивая излишки адреналина.

Слышу, как в мозгу скрипят несмазанные шестеренки, только к какому-то конкретному ответу прийти не успеваю, потому что Саша с силой толкает дверь и маленьким смерчем врывается ко мне в комнату, застыв в метре от порога и уперев маленькие кулачки в бока.

– Нельзя. Перезвоню, Настя. Занят.

Нетерпеливо сбрасываю вызов, не обращая внимания на то, что верещит на том конце провода Шарова, и переключаюсь на гостью, впервые ввалившуюся в мое логово так бесцеремонно. Ее волосы длинные рассыпались по спине, белая хлопчатобумажная майка опасно обтянула аккуратную грудь, а мешковатые домашние штаны сползли на бедра, оголив тонкую полоску плоского живота. Фак.

– Что хотела?

Роняю чуть более хрипло, чем нужно, и откашливаюсь, сцепляя руки в тесный замок. Не поднимаюсь ей навстречу и не предлагаю занять одно из валяющихся рядом с кроватью кресел-мешков, нагло скользя тяжелым взглядом по изящной фигурке.

Вижу, как Баринова поджимает пальцы ног, как будто ей холодно или неуютно. Фиксирую лихорадочно бьющуюся венку на шее и румянец, алыми пятнами окрасивший щеки, тоже замечаю.

– Это глупо, Матвей! Неужели ты думаешь, что родители отменят свадьбу из-за пропажи колец?

Сашка привстает на носочки, чтобы казаться выше, но все равно не чувствует себя хозяйкой положения. Возвращается на пятки, взъерошивает густые пряди цвета темного шоколада и упорно пытается найти во мне что-то человеческое.

– Отдай, пожалуйста, Мот.

Выводит меня из себя своей покладистостью, и я резко подрываюсь, вскочив на ноги. Пересекаю разделяющие нас сантиметры и нависаю над Бариновой, задыхаясь от запаха ее кожи, перемешавшегося с едва уловимым ароматом апельсина. Который в считанные секунды заполняет легкие и включает во мне неправильные кнопки, пробуждающие желание впиться выматывающим поцелуем в приоткрытые губы сводной сестры.

И осознание всего этого бардака бесит меня даже больше, чем бретелька, медленно сползающая с плеча девчонки.