Грешный - Шарлотта Физерстоун

Почему он допускал все это? О боже, он ведь делал себя уязвимым! Мэтью тут же пожалел, что сказал все это, невольно выдав правду, которая должна была оставаться тайной. Он никогда не хотел быть слабым и ранимым, никогда не хотел показывать, что в его броне была брешь. И все же в этой женщине, которую он даже не мог видеть, было нечто, располагающее к доверию, что–то, способное соблазнить сидевшего в его душе демона. Мэтью все еще крепко сжимал свою спасительницу, не давая ей уйти.

— Я вернусь сегодня вечером, Мэтью.

— Тогда я буду спать до тех пор, пока вы не придете, Джейн. А потом я проведу с вами всю ночь.

Как и каждое утро, старая городская карета миссис Блэквуд ждала Джейн перед черными железными воротами больницы.

— Доброе утро, мисс, надеюсь, ночь прошла спокойно.

— Спасибо, Джордж, — отозвалась Джейн, когда кучер помог ей забраться в карету. — Все обошлось без серьезных происшествий.

Так и было, если, конечно, не считать серьезным происшествием то, что она проявила нежность по отношению к пациенту, а он чувственно гладил ее в ответ.

— Как прошла ночь леди Блэквуд? — осведомилась Джейн, пытаясь думать о чем–то еще, кроме рук Мэтью, ласкавших ее тело.

— Миссис Карлинг ничего не говорила об этом, так что, как мне кажется, все хорошо.

Почтительно кивнув, кучер захлопнул дверцу и взобрался на козлы. Сопровождаемые свистом хлыста, лошади припустили галопом от Ист–Энда до маленького дома в Блумсбери, где Джейн жила с леди Блэквуд.

Ночами, пока Джейн работала в больнице, обязанности компаньонки ложились на плечи миссис Карлинг, экономки и кухарки. Домочадцев у леди Блэквуд было немного: миссис Карлинг, Джанет, горничная, сама Джейн и Джордж, служивший кучером и конюхом.

Да, домашнее хозяйство казалось маленьким и плохо организованным, зато абсолютно все помощники леди Блэквуд были довольны своей участью. Хозяйка платила вовремя, относилась с уважением — чего еще можно было желать? Никто из прислуги не утруждал себя беспокойством по поводу того, что вот уже несколько лет размер жалованья не повышался. В конце концов, чем были деньги, если вас считали рабом? Леди Блэквуд, напротив, обходилась со слугами так, словно все они были одной семьей, а особенно она привязалась к Джейн — которая ощущала безграничную благодарность за это теплое отношение.

Давным–давно леди Блэквуд жила в престижном районе Мейфэр, в одном из самых больших домов города. Она была молода, красива, полна веселости. В ту пору эта дама была женой графа Блэквудского и, казалось, держала весь мир в своей ладони. Но это была лишь прекрасная картинка, внешнее отражение происходящего. Внутри же ее мир состоял из страха и боли. Много лет леди Беатрис Блэквуд тяжко страдала от побоев собственного мужа, а потом решилась — и шокировала общество, оставив супруга и потребовав развода.

Какая смелость, должно быть, требовалась от леди Блэквуд, чтобы отважиться на этот шаг. А ведь она с младых лет слыла избалованной леди! Беатрис не знала нужды ни в чем и все же предпочла оставить все, что нее было, — и стать женщиной, подвергнутой остракизму обществом и друзьями. Леди Блэквуд пришлось учиться сводить концы с концами и жить на ничтожно малое содержание, которое ежемесячно выплачивал по решению суда бывший муж, а заодно и на мизерное наследство, оставленное ей отцом. Развод был позором, пятном на репутации. Джейн оставалось только удивляться, как леди Блэквуд вынесла все это, как смогла так долго оставаться отверженной обществом.

Коляска свернула за угол, и через заляпанное окно Джейн бросила взгляд на тротуар, туда, где женщины и дети расставляли тележки с фруктами и овощами. Торговка рыбой метала свежий утренний улов на стол, прогоняя прочь кота, который так и вился у изодранного подола ее платья.

Воздух был пропитан черной копотью и едким запахом угля, которые смешивались с тяжелой завесой тумана, накатывавшегося с Темзы. Это был Ист–Энд — место, где выросла Джейн.

Каждое утро, по пути из дома в больницу, медсестра видела эту суматоху, изможденных голодных людей, изнуренное выражение на лицах женщин. И каждый раз Джейн благодарила Бога и леди Блэквуд, которая однажды ночью заметила ее, сидящую под проливным дождем, и любезно пригласила в свой дом. Джейн содрогалась при мысли о том, на что была бы похожа ее жизнь, если бы над ней не сжалились и не забрали подальше от этого места. Как долго ей удавалось бы выживать, надеясь только на себя, нося на своем лице такую же печать изнуренности, опустошенности и голода?

Той памятной ночью жизнь Джейн радикально изменилась. У нее появились крыша над головой и пища, постель без клопов и теплое одеяло. Леди Блэквуд стала ее наставницей, научила читать и писать, штопать и вышивать. Нанимательница преподала Джейн несколько ценных уроков того, как следует вести себя в обществе. Но самым важным, чему обучила ее леди Блэквуд, было умение жить самостоятельно, полагаясь только на себя, веря исключительно в свои силы.

Много лет назад леди Блэквуд подобрала незаконнорожденную бездомную бродяжку без будущего и дала ей жизнь. Джейн знала, что она никогда не сможет вернуть пот долг.

Сейчас Джейн по–прежнему чувствовала себя признательной леди Блэквуд за тот шанс, что она ей подарила. Леди Блэквуд была превосходной нанимательницей: она не только обеспечила свою подопечную едой, одеждой и жильем, но и разрешила ей работать медсестрой. У Джейн было два выходных в неделю — в это время она могла заниматься тем, чем ей заблагорассудится. В леди Блэквуд Джейн видела кого–то вроде матери, и никакие деньги не могли заставить ее уйти от своей благодетельницы.

Джейн была довольна своей жизнью, даже считала Себя счастливой. Но теперь, после отъезда из больницы, ее начал грызть червячок досады. Медсестра не могла перестать думать о своем новом пациенте — Мэтью, — о том, что он сделал, какие чувства в ней пробудил.

Джейн казалось: за годы, проведенные с леди Блэквуд, она постигла абсолютно все для того, чтобы стать независимой, свободных взглядов женщиной. Но прошлой ночью Джейн вдруг обнаружила, что совершенно не знает, как удовлетворять свои женские потребности.

Подобные желания возникали у Джейн и прежде, и она не стыдилась признавать их. Мало этого: даже снимала напряжение тем, что исследовала собственное тело и ласкала себя. Но ничто не могло сравниться с той обжигающей страстью, родившейся где–то глубоко внутри, когда Мэтью прикоснулся к ней.

Грохот повозки смолк, карета качнулась влево, потом остановилась, грубо возвращая Джейн от раздумий к реальности. Всю ночь медсестра бодрствовала и сейчас должна была быть усталой, но она лишь чувствовала странный гул во всем теле, словно затхлый, впитавший запахи копоти воздух дал ей второе дыхание. Даже густой туман, окутавший весь город, не мог заставить Джейн сомкнуть веки.

— Ну, вот мы и приехали, мисс. Наконец–то дома.

— Спасибо, — поблагодарила Джейн подавшего ей руку Джорджа и вышла из кареты. Ноги и спина медсестры дьявольски болели, но она чувствовала небывалый прилив энергии. Оставалось только гадать, был ли этот приступ бодрости связан с ее мыслями, то и дело возвращавшимися к ночным событиям в больнице и необычному пациенту.