Железные франки - Мария Шенбрунн-Амор

Услышав такие низкие увертки, его обвинитель возмущенно сдернул халат с плеч мусульманина:

– А откуда у тебя шрам, если не от раны, которую я нанес тебе собственной рукой?!

Чахлая, впалая грудь египтянина, усеянная родинками, поросла седым волосом, но никакого шрама на ней не было, в этом с досадой немедленно удостоверились все любопытные. С мужеством отчаяния преступник быстрой скороговоркой принялся торопливо уверять в своей невиновности княгиню, его последнюю надежду:

– Ваше княжеское сиятельство, во имя Аллаха… – толпа взревела, старик испуганно осекся, но собрался с силами и продолжил трясущимися губами: – Я никогда не мог бы воевать в одном ряду со здешними тюрками, поскольку сам я даже не тюрок и не суннит. Я шиит, араб, происхожу из достопочтенного египетского рода. Мое имя – Ибрагим ибн Хафез аль-Дауд, и я прибыл в Антиохию, дабы мирно применять врачебное искусство на благо всех его жителей…

Кто-то из этих жителей уже вспорол ножом мешок на ослике, оттуда посыпалась вонючая сухая трава и выпал свиток пергамента. Мусульманская девочка тоненько запищала от страха. Старик невольно дернулся к свитку, но осторожный прохожий поспешил сапогом отбросить колдовскую писанину в сточную канаву, и египтянин бессильно обмяк.

– Лекарь, вот шрам и залечил… – предположил слегка смущенный, но не сдающийся брат геройски погибшего Тибо.

Констанция растерялась: верные франкские подданные ожидали от нее поддержки и защиты, неужто она разочарует их только потому, что старик так убедительно оправдывается?! Сквозь толпу протиснулся богато одетый мусульманин. Это был предводитель арабской общины Антиохии, известный в городе раис Хусейн аль-Талиб. Раис бросился к ногам княгини, прямо в грязную лужу, и почтительно заговорил, не поднимая взгляда на знатную христианскую даму, бесстыже разгуливающую по улицам с обнаженным лицом:

– Светлейшая и могущественная государыня, да будут ваши дни продлены Аллахом! Случившееся – недоразумение, и я прибыл со всей возможной поспешностью, чтобы помочь истине восторжествовать, ибо она дорога всем нам, сынам единого Бога. Этот почтенный шейх знаком мне, я поручусь за него. Он лекарь и действительно прибыл с последним караваном из Мисра!

– Да они все готовы ручаться друг за дружку. Всем известно, что собакам можно нарушать данные христианам клятвы, – менее уверенно бормотал обвинитель.

Но княгиня покачала головой: мусульманину, конечно, ничего не стоит обмануть франков, но не ради каждого раис плюхнется в грязь. Аль-Талиб сделал вид, что не слышал последних слов, и продолжал упорно убеждать маленькую властительницу:

– Да хранит вас Аллах, высокородная и сиятельная повелительница! Добрый человек приведен в заблуждение случайным внешним сходством, но известно, что мы, мусульмане, бываем очень похожими друг на друга, особенно в глазах франджей.

Он снова покорно склонился в грязь. Правосудие, похоже, зашло в тупик. Констанции полагалось бы быть на стороне обвинителя, потерявшего брата в кровавом бою с тюрками, но египетский лекарь выглядел таким беспомощным, к тому же, как ни странно, его уверения очень походили на правду. И Констанция не представляла себе, что мусульманская девочка может быть такой славной. Крошка закрыла лицо ладонями, но блестящий, черный, как слива, глаз следил с любопытством за княгиней сквозь пухлые крохотные пальчики. Констанция задумчиво нахмурила светлые бровки: если мусульманин и впрямь невинен, казнить его было бы слишком жестоко.

– А кто-нибудь может доказать, что он лекарь?

Раис прижал руки к сердцу, снова склонился до земли:

– Я сам, светлейшая и могущественная государыня, и многие честные жители Антиохии – свидетели его необыкновенной учености и исключительного умения. Уважаемый аль-Дауд – последователь знаменитого ибн Сины, известного и латинянам под именем Авиценны. Лучший медик нашей общины хотел спасти жизнь купцу из Марокко, отрезав его загноившуюся руку, но многоопытный аль-Дауд убедил купца ввериться его умению. Десять дней достопочтенный врачеватель мазал пораженную руку своими мазями, и рана затянулась, альхамдулиллах! Сегодня купец совершенно здоров. Мы можем призвать его, чтобы он обеими руками подтвердил мои слова. Аль-Дауд лечит и моего сына, мальчик страдает кашлем, и все наши чаяния на умение почтенного медика.

– Ну что я говорил! – обвинитель что есть силы хлопнул себя по ляжкам и победоносно оглядел слушателей: – Колдун, как есть колдун!

– Ваша праведность, – возразил египтянин дрожащим голосом, – я не колдовал, я взял нетолченого ушнана, сжег его, смешал с оливковым маслом и крепким уксусом и этой смесью смазывал болячку, пока ее не разъело, а затем взял пережженного олова, прибавил к нему жира и мазал этой пастой…

Констанция невольно кивнула: Грануш тоже промывала незатягивающиеся раны уксусом. Ей самой было неловко огорчать брата героя и немножко стыдно сочувствовать мусульманину, но, сдается, у нее не осталось выбора, она вынуждена оправдать египетского медика. Пусть все неверные знают, что суд франков такой же праведный, как нечестивы и глубоки их заблуждения!

– Годефруа, – княгиня подозвала начальника своей охраны. – Пожалуйста, освободите мусульманского врача и проследите, чтобы никто не причинил ему вреда. А вы, мессир Ибрагим, если все сказанное вами – правда, оставайтесь в нашем городе и приносите пользу. – Не удержалась, взяла с ближайшего прилавка персик и протянула девочке: – Держи. Не плачь и не бойся. Франки – добрые и честные люди.

Добрые и честные люди гневно зароптали. Кто-то вскрикнул:

– Если одним судом судить и нас, и поганых собак, то что от нас останется?

Годефруа де Габель прикрикнул на наглый сброд:

– А ну, назад! Головы на кольях сейчас от вас останутся!

Констанция растерялась. Разве не эти люди только что восторженно приветствовали ее? Разве не просили они справедливого княжеского суда? Как учил ее отец Мартин, она выслушала каждого, вдумчиво взвесила все аргументы, разобралась в происшедшем и вынесла справедливый приговор, хотя ей самой было странно принять сторону египтянина. А в благодарность они теперь негодуют и возмущаются приговором?

Освобожденный египетский врач, не переставая призывать на голову княгини милость Аллаха, подхватил внучку на руки, малютка прижалась к его плечу, двумя руками удерживая огромный бархатистый персик. Теснимая стражниками толпа отпрянула, но роптание и недовольные возгласы раздавались до тех пор, пока Констанция не заявила:

– А ослика было бы только справедливо отдать брату погибшего воина.

Такое мудрое решение сей же час примирило толпу и вернуло восторженные крики. Охранники продолжали разгонять сборище, новый хозяин ослика поспешно сбросил в пыль мешки с поганой колдовской травой язычника и потянул жалобно вопящую скотину за уздечку. Продолжая пятиться и кланяться на ходу, египтянин семенил за раисом, тащившим его за рукав, а маленькая девочка продолжала оборачиваться, изумленно рассматривая нарядную франкскую даму, у которой такие необыкновенные золотые волосы.