Голова, которую рубили - Александр Матюхин

Забыл, балбес, что она там лежит, глядь в ванну и перепугался насмерть!!

Я пересек коридор и вошел в ванную. Сева лежал на полу, головой под раковиной, лицом вниз. Вроде дышал и что-то бормотал невнятно, пытаясь пошевелиться. Сознание он не потерял, но вот треснулся, судя по всему, нехило.

Горячая вода шумной струей лилась в ванну. К потолку поднимались густые облака пара. Я заглянул в ванну и почувствовал, как к горлу подступает горький комок… Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…

Головы не было.

Крови тоже, потому что ее смыло водой…

— Ну-ка, господин хороший, повернись, чтобы я смог толком разглядеть лицо того, кто всадил мне в спину топор! — раздалось за моей спиной, с того места, где стояла стиральная машина.

Стоит ли говорить, что мой визг был немногим слабее Севиного? А еще у меня едва не подкосились ноги, и только вид раковины, об которую я непременно больно стукнулся бы, если б упал, удержал меня от этого шага.

Я медленно повернулся, на всякий случай поднимая руки вверх, чтобы меня ненароком не спалили лазерным лучом или еще чем, и увидел голову.

Да, это был он — Пал Палыч Чуваров. Лежал себе в куче грязного белья, и его кривая ухмылка не предвещала ничего хорошего.

— Орать вы горазды! — сказал он, — Жить хочешь?

— Отрубить бы вам кой-чего, чтоб насовсем! И у Мусорщика вашего тоже! — Голова Пал Палыча хищно въелась в жирный кусок мяса, лежавший перед ней. Меня откровенно передернуло. Хотя я человек и не очень эмоциональный, но такое зрелище способен выдержать (а вернее будет сказано — высмотреть) разве что мой бывший начальник Теодор Федорович Шнапс. Он был судмедэкспертом в одной местной больнице и уж так издевался над трупами, что вид вывернутых наизнанку мышц и раздробленных костей вызывал у него лишь слабую ухмылку.

Сева сидел около меня, обмотав черепушку мокрым полотенцем. Смотреть на него было едва ли не вдвое страшнее, чем на Пал Палыча: глаза Севины потускнели, челюсть (нижняя, конечно) отвисла так, что казалось, сейчас наружу вывалится его розовый язык, под глазами же темнели фиолетовые круги. Я, наверное, сам выглядел не лучшим образом. По крайней мере, голова просто раскалывалась и желала пойти спать.

Другая голова, та самая, что сейчас с ужасающей скоростью поглощала сырое мясо, закусывая хлебцем, выглядела, наоборот, на редкость жизнерадостно и хорошо. С тех пор как я вынес ее из ванны и положил в пластмассовый тазик (другой подходящей тары в квартире не нашлось), прошло уже минут пятнадцать, но Пал Палыч ничего путного не сказал, только потребовал купить ему мяса, да время от времени выдавал колкие шутки на тему нашей с Мусорщиком изобретательности.

Когда мясо исчезло внутри головы, непонятно только куда провалившись, Пал Палыч бодро отрыгнул и спросил:

— Ну, чего же вы ждете? Я не понимаю! Задавайте свои поганенькие вопросики, а я, так уж и быть, соизволю на них ответить. Только чтоб никаких «Как же вы с женщинами?» или «А куда подевалось мясо, у вас же желудка нет?!». Куда девалось, туда и девалось! Ясно всем?!

— Мгм, — ответил Сева, посасывая порезанный палец.

— Да, — ответил я. — Вы кто?

— Вот до чего же вы, люди, необразованные! Разве так плохо видно, что я Павел Павлович Чуваров? Ну, вернее, часть Павла Павловича, причем одна из самых лучших его частей! Еще занятная была левая нога без одного пальца — уж куда подевался, неизвестно, — а еще этот, как его?., мгм… да ну вы поняли, о чем я, верно? Далее спрашивайте! И учтите, балбесы, что это я, только пока сыт, так хорошо отношусь к людям, а вот когда голоден, тогда — о-го-го! Я знаете, как зол бываю?! Сейчас бы мне тело, стукнул бы башмаком по столу, а то и не по столу, а по чьему-нибудь наглому рыжему лицу! Вот так прям!

— Попрошу не оскорблять! — прошептал Сева.

— Это я так, фигурально выражаюсь!

— Тогда у меня такой вопрос — кто вы есть на самом деле?

— Я есть Сарь, — голова важно надула щеки, — по паспорту Сарь Сысоевич Кроффе! Во как!

— Сарь, простите, кто? — переспросил Сева, потянувшись было за голубым карандашом, одиноко торчавшим в солонке.

— Сысоевич! И никаких записей чтоб!

Рука Севы дрогнула, и он быстро спрятал ее под стол.

— С детства не люблю репортеров, — пожаловался Сарь, — вечно что-то конспектируют, пишут, заметочки всякие на полях и колбасных вырезках… Был такой один. Шестиногий, дай бог памяти, Глюг. Сам немой, а мычал-то как!! И все записывал вечно. Я ему: «Привет!» — он мне на листке выводит: «Привет». Я ему: «Как жизнь, синепузый?» — а он мне в ответ то же самое… Осерчал я, в общем, тогда малость…порвал ему перепонки на пальцах… мда… Так о чем вы?

— Мы вот о чем, — сказал я, — Хотелось бы узнать, откуда вы взялись?

Сарь громко отрыгнул, пробормотал какие-то несущественные извинения.

— Что значит — откуда? Прилетел, откуда же еще? Фантастику, что ли, никогда не читали? Ну, вы, право, совсем неграмотные люди! Это только Коцик-И-Моцик здесь родился, да и то случайно, а остальные все как есть прилетели. Я, к примеру, почти тридцать лет назад. Из родного Палюпа прямиком в квартиру, в тапочки и халат домашний… С тех пор и проживаю здесь, опыта набираюсь, свой распространяю. В общем, чем богаты…

— А шпионство? — ввернул Сева, коварно сверкнув глазом.

Сарь стойко перенес долгое и молчаливое смотрение глаза в глаза, а затем столь же невинно, как овечка, щиплющая в чужом огороде листья капусты, спросил:

— Какое шпионство?

— То самое! — сказал Сева, — Я в книгах читал! Прилетаете, знач-чит, к нам. Смотрите, какое у нас самое слабое место, или какой секретный объект сфотографируете, а затем — бац — и бомбу на него сбросите. Знаю я все эти штучки!

— Ну, положим, я и так знаю, какое самое слабое у тебя место, — ответила голова, — а насчет секретных объектов лучше бы ты честных инопланетян не смешил, право. Ну какие, скажи, у вас в городе секретные объекты? Так, баловство одно. Заводик был, помню, по производству спирта, еще в горбачевские времена, так его и без нас прикрыли. Водка жутко этилом воняла, на том и прогорели.

— И ты хочешь сказать, что прилетел на Землю просто так? Пожить?

— Честно? — донеслось из тазика.

— Честно, — сказал я.

— Тогда я буду называть вас марципанами.

— Какими это еще марципанами? — удивился Сева.

— Обычными, — ответил Сарь. — Я мог бы назвать вас, ну, скажем, балбесы… или, лучше, карабистрофы, но мне кажется, что вам это понравится меньше, чем марципаны. Они все же съедобные. А карабистроф что? Так, одни кожа да кости, а вместо крови у него желудочный сок течет, а вместо мозгов…

— Врезать бы тебе половником. — Я сел за стол и принялся разливать по кружкам уже давно закипевший чай.