Тела. Сказ 1 - Кристина Владимировна Тарасова

кивок Ману продолжает: – Красный цвет – цвет богов, Луна, издревле. И сегодня они благоволят тебе. Отныне, птичка, благоволят.

Мужчина

– Вот он… – указываю на коренастого мужчину с узким разрезом глаз и широким разрезом меж пуговиц на животе. – Бог Воздуха.

Луна бросает ненавистный взгляд и не без ехидства:

– Может наколдовать сильный ветер?

– Он Бог, а не волшебник, птичка, – смеюсь я. – Что, не нравится имя? А Ману ты этого не говоришь.

– Когда говорит Ману – никто не в состоянии перебить.

И я, опуская речи о Мамочке, добавляю, что указанный господин – владелец фирмы по очистительным фильтрам для воздуха. Без его чуткого наставничества и постоянного внимания Полис бы перестал существовать. Под именем Бога Воздуха на очистительных заводах выпускали переносные фильтры, карманные, стационарные, мобильные – везде, где смог и грязь поедали части города, торжественно восседала продукция названного.

– Понимаешь, радость? – уточняю я.

И что-то в её лице меняется. Недоверие переходит в удивление, а затем и в разочарование. Кажется, малышка вовсе перестаёт верить в богов и подкрепляет собственный атеизм.

– А вот этот господин, – я взглядом указываю на важного и ворчливого карлика за соседним столом, – Бог Воды. Ему принадлежат дамбы, водохранилища и искусственные водоёмы. Вот это масштабы, да? вот это влияние? Не просто так нас зовут богами, птичка.

И следом повествую о близнецах Страсти и Ненависти – кичливых, сутулых, устраивающих оргии.

– Больше взаимных унижений, – говорю я, – они любят примирительно сплетаться друг с другом, но это фикция, обман. Конфликт никогда не покидает их нутро и дом….

Луна сдерживается от замечаний.

– А вот она, – я бегло здороваюсь с женщиной в конце зала, – Богиня Плодородия. Когда-то была женой Бога Воды. Они развелись, когда он узнал, что сама она бесплодна.

– Богиня Плодородия и бесплодна? – прыскает в кулачок дева подле меня и спешит принять холодный вид. – Я поражена.

– Чувствуешь? Всё это нещадное противоречие и то, как оно отражается на наших с тобой реалиях.

– Теперь понимаю, – заключает Луна. – Теперь я понимаю Богов и слагаемые о них мифы.

Бог Войны – малец с наглым прикусом и пылающими глазами, а Бог Мира – изрешечённый шрамами старец. Богиня Целомудрия – продажная нимфетка. Богиня Семейного очага – побитая тётка рядом с мужем-изменщиком. Бог Веры – скептик в плаще. Бог Солнца – мрачный и тучный, среднего возраста, однако не среднего дохода. Бог Здоровья – один из девяти, разбросанных по Полису, врач и фармацевт – подтирает нос и соскабливает язву на шее. Я делаю Ману замечание, ибо приглашать его никто не должен был, а за навязчивое прошение следовало пригрозить. Женщина пожимает плечами и закуривает. Сегодня на Мамочке платье – она пестрит как рыбья шкура; обнажённой спиной и изрисованным лицом приковывает взгляд-другой.

На вечере присутствуют основные десятки богов из небесного пантеона. Земных же представителей так много: в основном, Шоу наблюдают их приближённые лица. Губернаторы, мэры, директора фирм и прочего и прочее.

– А вот она, – я указываю на девушку с гордым взглядом и соответствующей выправкой, в чёрных одеждах и с белой кожей, – Богиня Правосудия.

– Красивая… – говорит Луна.

– Вот только немая. И слепая.

– Зачем же она пришла?

– Она посещает все мероприятия без исключения и оценивает их по мнениям окружающих.

– А кто ты? Если перечислять, как ты перечислил других.

– Земной Бог. Бог Удовольствий и Отец Порядка. Монастырь – пристанище верующих: но не для тех, кто в них верит, а для тех, в кого верят.

– Тогда кто Ману?

– Подруга. – Я сбавляю азарт и лицом предпочитаю подцепить проходящую мимо послушницу. – Просто подруга.

– У неё нет роли?

Монастырь построен моими силами и моей кровью – не желаю делиться и толикой значимости с прибившейся к ногам старой кошкой.

– Её роль, – говорю я, – заботиться о таких как ты.

Швыряю резко и быстро. А Луна улавливает злую шутку.

– Она подруга, – повторяю я более расслабленно. – И собственность, доставшаяся мне вместе с Монастырём. Она – единственная женщина, которой разрешено выходить за пределы Монастыря и которая благоразумно этого не делает. Она – единственная женщина, знающая меня от и до и до сих пор не сбежавшая. Она моё сокровище, дева в алом платье. И она твоя Мамочка: заботливая и ласковая.

Луна интересуется проходящим мимо нас существом неясного пола. Не мужчина и не женщина, не старец и не ребенок, не богач и не бедняк. Он – каждый раз загадка. И он главный, он ответственный за всех. Голова покрыта черной мантией, на плече лежит белоснежная коса.

– Бог Смерти, – представляю я.

– А вот он… – рука девочки упирается в спину мальчишки через несколько столов, ближе к сцене, – …не мал для всего здесь показываемого?

– Это Бог Старости. Он самый младой по летам и самый зрелый из нас по уму.

– А вот этого не понимаю… – признаётся Луна.

И я спешу нашептать на ухо птички истину, что мальчишка есть один из отпрысков, один из многочисленных, многотысячных детей восседающего на троне пластической хирургии и иных медицинских вмешательств для сохранения прекрасного лица и тела старика, который вместе с визитками своих клиник метает гаметы, а подрастающих мальчишек и девчонок рассылает по делам, куда не может притащить вялый обвисший зад самостоятельно.

– Разве же это всё Боги? – спрашивает Луна.

– Разве же нет? У каждого века они свои.

И мы замолкаем, дабы вкусить начинающееся Шоу.

Девочка

Ману не прогадала: платье произвело фурор. Так она называет зрительское состояние исступления позже. Мамочка сказала: «необходимый эффект достигнут: боги не ощутили доступности, но ощутили неподатливый мрамор, тогда как в руках привыкли видеть плавящийся воск».

– Разве же это хорошо? – спросил Отец.

– Хорошо, ибо нам всё равно известно, кто её купит.

После танцев, питья и курева, после криков, песен и речей, после гогота и хохота со своим выступает Хозяин Монастыря. Он обращается к Богам и выставляет долгожданный и достойный величайшей платы лот. Он взваливает меня на сцену и называет первоначальную сумму. Руки нехотя поднимаются, и первые минуты тянутся подобно часам. Тогда Ману кричит, что я её любимица. Всплеск этот служит пробуждением и побуждением. С каждым женским возгласом находящиеся в зале находят во мне предаваемые огласке качества: реальные и воображаемые, действительные и желаемые. Половину из слов я не знаю, а другая половина звучит на старом наречии. С умным лицом – а следовало быть глупее – внимаю публике и наблюдаю жадные пары глаз. Хозяин Монастыря говорит, что на