Место льва - Чарльз Уильямс

Однако утром Энтони сам разбудил Квентина, войдя в его комнату до того, как тот встал — можно даже сказать, до того, как тот заснул, потому что сон его был скорее погружением в безмолвный страх, чем нормальным отдыхом. Энтони присел на кровать и взял сигарету из пачки на столе.

— Слушай, — сказал он, — я все обдумал. Как тебе идея: еще раз прогуляться туда вдвоем на выходных и осмотреться?

Застигнутый врасплох Квентин уставился на него, а затем спросил:

— Думаешь — надо?

— Я думаю, стоит, — сказал Энтони. — Повидаем мистера Тиге, попробуем понять, что он думает, заодно посмотрим, может, еще кто что видит. С Дамарис поговорим. Но мне все-таки хотелось бы, чтобы ты тоже поехал.

Поскольку Квентин ничего не сказал, он продолжил:

— Ну что ты будешь здесь сидеть, скучать? А так вдруг что-нибудь прояснится… Подумай. Мы с тобой довольно часто говорили об идеях, ну вот тебе возможность проверить кое-что на практике.

Слегка побледнев, Квентин глубоко задумался, затем с улыбкой посмотрел на Энтони.

— Ладно, давай попробуем, — сказал он, — но если там окажется лев, тебе придется меня спасать.

— Чего мне только не придется делать! — воскликнул Энтони. — Но если я буду один, придется тебе звонить, а на это уйдет время… И потом, представь меня среди львов, змей, бабочек и запахов: значит, придется просить их всех подождать, пока я позвоню по телефону. Ладно. Договорюсь на работе и поеду сегодня. А ты мог бы подъехать завтра, ну, скажем, около полудня?

— Если Лондон все еще будет на месте, — слабо улыбнувшись, ответил Квентин. — Дай мне знать, где ты остановишься.

— Я позвоню тебе сегодня — скажем, около девяти. Да ты не беспокойся, я просто поброжу там, а завтра посмотрим.

Итак, в субботу днем двое молодых людей направлялись к дороге Берринджера, как назвал ее Энтони. Они шли, молчаливые и настороженные, мимо дома Тиге, мимо тихого паба на углу и маленькой баптистской церкви почти на окраине городка. Солнце было жарким, июнь близился к концу.

— Ничего нового не произошло? — осторожно спросил Квентин.

— Нет, — задумчиво ответил Энтони, — ничего такого особенного… Вот разве что мистер Тиге забросил энтомологию.

— Вот это да! — воскликнул Квентин. — Он же был так увлечен!

— Был, — ответил Энтони. — Это-то и странно. Я навестил его вчера — да, Квентин, я действительно навестил его — и очень тактично расспросил… о том, о сем, ну, как он себя чувствует. Он сидел в саду, глядя на небо. Сказал, что чувствует себя очень хорошо, и я спросил его, ловил ли он днем бабочек. Он сказал: «О нет, я больше не буду этого делать». Наверное, я сказал что-то не то, потому что он посмотрел на меня задумчиво и сказал: «Мне больше нечего с ними делать. Я теперь понимаю, что они были только увлечением». Я спросил, что, собственно, он имеет против увлечений? А он сказал, что в увлечениях нет ничего плохого, если вам это нужно, но ему это больше не нужно. Сказал и опять стал смотреть в небо. А я ушел.

— А Дамарис? — спросил Квентин.

— С Дамарис, кажется, все в порядке, — уклончиво ответил Энтони.

В каком-то смысле с Дамарис, кажется, и правда все было в порядке. Просто она была раздражена до крайности. То и дело кто-нибудь приходил: сначала миссис Рокботэм — чтобы повидать ее, потом мистер Фостер — чтобы повидать ее отца; у нее не было ни минуты покоя. Из-за того, что ей не давали сосредоточиться, она потеряла связь теории Пифагора о числах с некоторыми утверждениями Абеляра, приписываемыми ему магистром Гийомом из Шампани. Никто ведь понятия не имел, насколько важно правильно оценить концентрические культурные круги эллинской и досредневековой космологии. А теперь оказывается, что ее отец целый день будет бродить по дому! Этим утром между ними произошла довольно неприятная сцена, когда Дамарис неожиданно выяснила, что мистер Тиге собирается забросить практическую энтомологию. Она (как выяснил Энтони) спросила его, что же он тогда будет делать, на что он ответил, что ему нет нужды что-либо делать. Она предупредила его, что ей нельзя мешать, на что он всего лишь сказал: «Нет, нет, моя дорогая, продолжай играть, но только будь осторожна и не навреди себе». Тут Дамарис окончательно вышла из себя — не то чтобы она прямо так и сказала, но Энтони совершенно правильно понял ее слова: «мне пришлось поговорить с ним совершенно откровенно».

Энтони сразу понял, что никакого серьезного разговора не получится. Он только намекнул на рассуждения мистера Фостера. Однако теории, интересные у Платона, почему-то начинали выглядеть глупо, когда рассматривались в применении к реальным событиям. Энтони и рад был бы считать, что Дамарис права, но все-таки чувствовал, что философия у нее расходится с обыденной жизнью. Дамарис принимала философию, как абстрактную аксиому, но совершенно не собиралась использовать философию в быту, как основу поведения.

Подойдя к воротам дома Берринджера, оба молодых человека застыли, как вкопанные. Сад изменился. Цветы увяли совсем, трава стояла сухая и коричневая, местами проглядывала твердая и потрескавшаяся земля. Сад выглядел так, будто тропическое солнце палило его на протяжении недель. В саду вообще не осталось ничего живого и, как они заметили, зона мертвой засухи распространилась даже немного за ограду. Живая изгородь помертвела, даже воздух здесь казался горячее, чем мог быть в обычный июньский день. Энтони глубоко вздохнул.

— Бог мой, как жарко! — сказал он.

Квентин потрогал калитку.

— Горячая, — заметил он. — Я не чувствовал, что так жарко, пока мы шли.

— Да, — согласился Энтони. — Знаешь, на самом деле день не такой жаркий. Это место начинает, — он чуть не сказал «меня пугать», но вспомнил о Квентине и воспользовался словами «казаться довольно необычным». Однако его друг даже на это не обратил внимания: он был слишком занят, пытаясь выглядеть не слишком взволнованным, однако напряжение выдавали слишком бледные щеки, учащенное дыхание и нервные движения. Энтони облокотился о калитку, стоя спиной к дому.

— Обрати внимание: все остальное выглядит совершенно обычно, — сказал он.

Перед ними простирались поля и луга, на склоне росла небольшая рощица. Дорога слева через четверть мили сворачивала и поднималась на холм. Дом, возле которого они стояли, находился почти точно в центре круглой низины. На одном из полей паслись овцы. Энтони долго их разглядывал.

— Овцы тоже вроде бы в полном порядке, — сообщил он.

— Ну и что ты думаешь? — внезапно спросил Квентин. — Все это чушь, так ведь?

Энтони задумчиво ответил:

— Может, и чушь, если бы мы с тобой не думали, что видели льва — и если бы я и отец Дамарис не думали, что видели бабочек. Не знаю я, как с этим быть.

— А что происходит с миром? Он исчезает? — воскликнул Квентин. — Посмотри на него. Исчезает?