Сломанный клинок - Айрис Дюбуа

— Но пока еще он мой оруженосец, мессир Симон, — оборвала его Аэлис, раздувая ноздри. — И я прошу вас об этом не забывать! И не отрывать Робера от его прямых обязанностей!

— Это от каких же таких прямых обязанностей, я что-то не пойму?

— Он мой оруженосец, — повторила Аэлис, — и обязан находиться при мне!

— А, вон вы как понимаете его обязанности. — Симон нахмурился. — Ну уж нет, мадам, сидеть пришитым к вашей юбке парню негоже, не для того он сюда пришел!

— Не смейте мне возражать! — Аэлис топнула ногой.

— Я осмеливаюсь возражать и мессиру вашему отцу. — Симон тоже повысил голос. — А вот вам на меня кричать не годится! И Робера я вам портить не дам, так и знайте. Не для того он пришел в замок, чтобы тереться возле баб да слушать ваши непотребные песенки!

Аэлис уставилась на него изумленно:

— Со всем уважением будь сказано, мессир Симон, вы уже окончательно одурели! Какие еще непотребные песенки?

— Сами знаете какие. Я вчера слышал, как вы с ним ворковали в саду. Скажете, это не вы пели? «Не буди меня, милый, поцелуем так рано! Мне спится так сладко! Я, любимый, не встану!» Голосок-то был ваш, мадам. Тьфу!

— У вас, мессир, грязное воображение, — уничтожающе сказала Аэлис. — Это старинная провансальская альба, и что в ней непристойного?

— Что непристойного? Благодарите всех святых, что вы не моя дочка! Если бы я услыхал, что моя дочь распевает чужому парню про поцелуи да про то, как ей спится, я бы выломал хороший прут и всыпал ей по заднице такую альбу, что это лишило бы ее сна на целую неделю.

— Вы забываетесь, Симон де Берн!

— А я не про вас, мадам, — дерзко ответил грубиян. — И покончим на этом. Пока я начальник замковой охраны, Робер подчиняется мне и будет делать то, что я ему велю. А вы для развлечения найдите себе кого-нибудь более подходящего. Робер простой парень, виллан, и грех вам кружить ему голову разными своими…

— Ступайте, мессир, — резко прервала его Аэлис, — я вас больше не задерживаю!

Впрочем, после этого она присмирела. Симон мог нажаловаться отцу и открыть ему глаза на то, что, возможно, уже замечали все в замке, кроме самого мессира Гийома. К тому же, признала она, Роберу и в самом деле нужно учиться ратному делу, чтобы поскорее стать настоящим рыцарем.

Отбросив в сторону вышивание, Аэлис пересела к столу, открыла круглую бронзовую шкатулочку и придирчиво посмотрелась в прикрепленное под крышкой зеркало. Сделать другую прическу? Может, уложить косы по бокам… А, как их ни укладывай, все равно не то!

За дверью послышались быстрые шаги, Аэлис схватила пяльцы и постаралась принять прилежный вид.

Войдя в комнату, Робер подошел к ее креслу и остановился, с улыбкой наблюдая за девушкой. Та сделала еще несколько неловких стежков и подняла голову. В облегающем солдатском камзоле оленьей кожи Робер казался взрослее и шире в плечах. Аэлис сейчас словно увидела его впервые. С минуту она смотрела на него как завороженная, а потом вышивание соскользнуло с ее коленей.

— Побудь со мной, Робер! Садись вон в то кресло…

— Это слишком от тебя далеко!

Робер взял маленькую скамеечку и поставил у ног Аэлис.

— Тут будет лучше. — Он сел, положил голову к ней на колени. — Лучше, но все равно далеко…

Аэлис молчала, прикусив губу и зажмурившись, потом спросила прерывающимся голосом:

— Что ты сегодня делал?

— Да разное… Главное — скучал по тебе!

— Почему же тогда не шел? Почему медлил? Я ждала все утро!

— Видит бог, не медлил бы ни минуты, если бы мог! Но ты же знаешь Симона…

Она наклонилась к нему, он поднял голову и снизу вверх заглянул в ее полные теплого света глаза:

— Аэлис, любовь моя, я никогда не устану повторять тебе, как ты прекрасна!

— А я не устану слушать, мой друг! Но ты прав… — Она вскочила, оттолкнув его резким движением, и нетерпеливо шепнула: — Ты прав, так все равно далеко…

Робер тоже поднялся и подхватил ее на руки:

— Так… можно?

— Тебе можно все… — шепнула она и уткнулась лицом ему в плечо.

— Аэлис, — Робер еще крепче прижал ее к себе, — моя любимая.

— Робер… поцелуй меня… Нет-нет… сначала пусти…

Он разжал руки, но, едва ноги Аэлис коснулись пола, снова притянул к себе. Когда он наконец отпустил ее, она счастливо вздохнула и, слегка отстранившись, посмотрела на него сияющими глазами.

— Как мне хорошо с тобой, Робер! Клянусь — в раю не будет так хорошо, как в твоих объятиях…

— Аэлис… — Робер умолк, не находя слов.

Разве можно было бедными, простыми словами выразить то, что он сейчас чувствовал? Его руки, медленно скользнув вдоль ее спины, задержались на бедрах, перехваченных ниже талии каким-то странным, звенчатым поясом.

— Что это у тебя? Цепь какая-то… О! Да ты, я вижу, вооружилась! — удивился он, нащупав прицепленные к поясу ножны. — Уж не против меня ли?

Аэлис лукаво засмеялась:

— Против кого же еще, мессир оруженосец? Вы теперь такое себе позволяете, Бог вам судья, тут без кинжала не обойтись…

— А кто говорил, что мне все можно? — спросил он шутливо.

— Клянусь, я и сейчас готова это подтвердить, друг Робер…

— Ох, Аэлис! Смотри, поймаю на слове!

Она отскочила в сторону, Робер кинулся за ней:

— Вот я сейчас до тебя доберусь!

— А вот и не доберешься! — крикнула Аэлис и выхватила из ножен кинжал.

Перед глазами Робера блеснуло обоюдоострое лезвие, он отшатнулся:

— Осторожнее, Аэлис, ты меня чуть без носа не оставила!

— Хорошо бы и впрямь его укоротить! — фыркнула Аэлис. — Меньше бы заглядывались разные шлюшки!

— Тебе-то что? Я ведь на них не заглядываюсь.

— Еще бы ты заглядывался! Да я бы тебя своими собственными руками…

Она опять сделала кинжалом шутливый выпад, но Робер молниеносным движением перехватил ее руку, Аэлис вскрикнула от боли, кинжал зазвенел на каменных плитах пола. Робер поднял его и стал разглядывать.

— Нравится? — спросила Аэлис, потирая запястье.

— Да, знатный клинок… Но ты с такими игрушками не шути, это тебе не прялка. Лучше уж я тебя разоружу… — Поймав ее за талию, он не спеша расстегнул тяжелую пряжку, снял пояс. — Вот так! Теперь не получишь обратно свой кинжал.

— Это не мой, это твой.

— Мой? — Робер удивленно взглянул на нее. — Мой я оставил внизу.

Аэлис нетерпеливым жестом протянула руку:

— Давай сюда…

Робер вложил кинжал в ножны и вместе с поясом вернул девушке. Лицо Аэлис стало серьезным, почти торжественным.