Шпион, выйди вон - Джон Ле Карре

– Ну, ясно, – вставил Лейкон одно из своих редких замечаний. Он был очень бледен, но то ли охвативший его гнев, то ли серый свет дальнего утра, вползающий через жалюзи, производил этот эффект, различить было трудно.

Итак, я оказался в дурацкой ситуации. Я встречался с ней на следующий день и через день и подумал, что если она еще не окончательно шизанулась, то до этого совсем недалеко. То говорит о том, что Перси поручит ей самую ответственную работу в Цирке под руководством полковника Томаса, и спорит со мной до хрипоты на предмет того, присвоят ей лейтенанта или майора. То через минуту заявляет, что никогда не будет больше ни на кого работать, а будет выращивать цветы и трахаться без передышки на сеновале с Томасом. А еще у нее был бзик на почве монашества: баптистские монахини, мол, непременно очистят ее душу. Я чуть не сдох. Кто, черт их дери, когда-нибудь что-нибудь слышал о баптистских монахинях, спрашиваю я ее? Не имеет значения, говорит она. Баптисты лучше всех, ее мать была крестьянкой, уж она-то знает. Это будет вторая величайшая тайна, которую она мне поведает. «А первая-то какая?» – спросил я. Будто и не слышит. Только знай себе повторяет: мы в смертельной опасности, с большей мне еще и сталкиваться не приходилось, для нас нет никакой надежды, если только она не переговорит с братцем Перси.

«Что За опасность, ради Бога? Что ты знаешь такого, чего не знаю я?» Она была самолюбивой, как кошка, но, когда я попытался надавить, она будто воды в рот набрала, и я перепугался до смерти, что она удерет домой и выложит все Борису. К тому же и время поджимало. Уже среда, а делегация должна была вылететь в Москву в пятницу.

Как профессионал, она чего-то стоила, но как можно было доверять такой психопатке? Вы знаете, что творится с женщиной, когда она влюблена, мистер Смайли. Она едва… Тут Гиллем оборвал его.

– Оставь-ка это при себе, понял? – приказал он, Tapp слегка помрачнел.

– Знал я только то, что Ирина хочет перебежать, поговорить с Перси, как она это называла. У нее оставалось три дня, и я понимал, что, чем быстрее она убежит, тем лучше для всех. Если бы я стал ждать, она могла бы что-нибудь выкинуть ненароком. Так что я наконец решился и пошел к Тесинджеру, как только он открыл свою контору.

– Среда, одиннадцатое число, – пробормотал Смайли, – в Лондоне раннее утро.

– По-моему, Тесинджер принял меня за привидение. «Мне нужно говорить с Лондоном, лично с руководителем Лондонского Управления». Тафти упирался до посинения, но в конце концов разрешил. Я сел за его стол и сам зашифровал послание, используя одноразовый код, пока Тесинджер наблюдал за мной, вздыхая и причитая. Нужно было составить начало и концовку торговым шифром, потому что у Тесинджера была «крыша» экспортера. Это заняло у меня больше получаса. Я так нервничал,просто кошмар. Затем сжег дотла этот чертов листок из шифроблокнота и отстучал послание. В этот момент ни единая душа на целом свете не знала, что обозначали эти цифры на клочке бумаги, ни Тесинджер, никто, только я. Я запрашивал для Ирины предоставление в срочном порядке статуса перебежчика. Я потребовал все те приятные вещи, о которых она даже не заикалась: деньги, гражданство, новый паспорт, никакой огласки и жилье. В конце концов, образно выражаясь, я был ее деловым представителем, вы согласны со мной, мистер Смайли?

Смайли поднял глаза, будто удивившись, что обращаются к нему.

– Да, – сказал он довольно доброжелательно, – да, я полагаю, образно выражаясь, именно им ты и был.

– Насколько я его знаю, он не должен был этим ограничиться, – буркнул Гиллем себе под нос.

Догадавшись, что он имел в виду, Tapp вспыхнул.

– Это ложь, черт возьми! – вскрикнул он, густо покраснев. – Это… – Но, встретившись злобным взглядом с Питером, он тут же умолк, а затем вернулся к своей истории. – Я вкратце обрисовал ее карьеру за последнее время и допуск, включая поручения, которые ей давал Центр. Я просил прислать следователей и самолет ВВС. Она думала, что я буду просить о личной встрече с Перси Аллелайном на нейтральной территории, но я посчитал, что всему свое время. Я предложил им прислать пару «фонарщиков» Эстерхейзи, чтобы они о ней позаботились, и, может быть, еще психиатра.

– Почему «фонарщиков»? – резко перебил Смайли. – Они же не имеют права заниматься перебежчиками.

«Фонарщики» – команда Тоби Эстерхейзи – базировались не в Брикстоне, а в Эктоне. Их работой было обеспечивать поддержку основных операций: наблюдение, прослушивание, транспорт и явочные квартиры.

– Ах да, мистер Смайли, вы, может, не знаете,но Тоби очень преуспел с тех пор, как вы ушли, – объяснил Tapp. – Говорят, даже его «уличные художники»[5]разъезжают на «кадиллаках», а еще отбивают хлеб у «головорезов», когда им это удастся. Правда, мистер Гиллем?

– Они стали основной рабочей силой Лондонского Управления, – коротко сказал Гиллем. – Издержки латерализма.

– Я посчитал, что у следователей полгода уйдет на то, чтобы вытянуть из нее все возможное, а она почему-то помешалась на Шотландии. Более того,у нее было заветное желание провести там остаток жизни. С Томасом. Растить наших деток среди зарослей вереска. Я передал это в экспедицию Лондонского Управления с пометкой «молния» с просьбой переправить только с нарочным офицером.

Гиллем вставил:

– Это новая формула для максимального ограничения количества причастных к информации. Этим предполагается исключить обработку у шифровальщиков.

– Но не в Лондонском Управлении? – спросил Смайли.

– Это их дело.

– Вы, я думаю, слышали, что эта работа лежит на Билле Хейдоне? – поинтересовался Лейкон, внезапно повернувшись к Смайли. – Он фактически шефствует над всеми операциями, точно так же, как Перси во времена Хозяина.

Они поменяли названия,в этом все дело. Вы же знаете, какое значение ваши старые приятели придают названиям. Вы должны ввести его в курс дела, Гиллем, познакомить с положением вещей.

– О, я думаю, представление у меня есть, спасибо, – вежливо сказал Смайли. Тарра же он спросилс напускной задумчивостью; – Говоришь, она упоминала о большой тайне?

– Да, сэр.

– Ты намекнул как-то об этом в своем донесении в Лондон?

Он что-то затронул, в этом не было никакого сомнения; он нащупал болевую точку, потому что Tapp вздрогнул и метнул недоверчивый взгляд на Лейкона, а затем на Гиллема.

Поняв, в чем дело, Лейкон поспешил оговориться.

– Смайли ничего не знает, кроме того, что вы ему рассказали сегодня в этой комнате, – пояснил он. – Правильно, Гиллем?

Тот утвердительно кивнул, наблюдая за Джорджем.

– Я передал Лондону только то, что она мне рассказала, – сердито признал Tapp таким тоном, будто у него украли хорошую историю.