Избранник Небес - Алек Кадеш

— М-м-м. Очень странно, — протянул Люпус, начав рассматривать ее с самого конца, пока монахи выполняли его указания.

Никаких рисунков с Сатаной, чертями, ведьмами, а также ничего, что хоть отдаленно бы указывало на то, что ее можно было использовать для проведения сатанинских обрядов, ему на глаза не попадалось. Клаудиус закрыл книгу и, защелкнув на ней золотую застежку, спрятал ее в суму, висевшую на поясе. Склонившись над молодым раввином, главный инквизитор слегка похлопал его по щекам.

Йосеф пришел в себя и закашлялся. Сделав глубокий вдох, он приподнялся, пытаясь разглядеть окружающих и понять, где он находится. Сквозь радужные круги проявилось нависшее над ним суровое лицо монаха с огрубевшей кожей и глубоким длинным шрамом, рассекающим всю щеку от глаза до квадратного подбородка.

Клаудиус вдруг заметил затухающее, но все еще яркое сияние, исходящее от рук молодого раввина. Он склонился с почти догоревшей свечой в подсвечнике еще ниже, чтобы получше рассмотреть это странное явление, но в этот момент Йосеф снова закашлялся, разбрызгав кровь во все стороны, которая пошла носом из-за длительного напряжения. Люпус брезгливо сморщился. Пока он доставал платок из кармана и вытирал лицо от крови раввина, сияние полностью исчезло. Инквизитор в раздумье пожевал губами и, словно соглашаясь со своими мыслями, приказал братьям во Христе:

— Заверните этого колдуна в черную ткань, что лежит рядом с ним, как в саван, чтобы никто не видел его лица, когда будете выносить его наружу. Отправьте его в темницу и не давайте ему хлеба три дня, тогда и узнаем, одержим он или нет. Если сидит в нем демон, то проявит он себя и начнет бесноваться. Не забудьте надеть на него кандалы, ибо один одержимый свободно шестерых одолеет. Через пару дней он сам нам все расскажет.

— А что делать с этим стариком Элазаром и тем, кто прятался в сундуке? Похоже, он тоже раввин, — спросил Бруно.

— Тело старика отдайте его родным. Пусть похоронят его достойно. Он всю свою жизнь провел в молитвах. Того, кто был в сундуке, отдайте евреям. Пусть отведут его домой. Прятался он там, чтобы не брать грех на душу, не желая участвовать в этом шабаше. Да и наказание свое он уже получил, — сочувственно ответил Люпус, глядя на постоянно смеющегося ребе Шимона, который разговаривал с мертвым Элазаром.

Удивившись столь мягкому решению, которое принял известный своей суровостью главный инквизитор, монах решил все же вежливо переспросить:

— Так значит, старика хороним с почестями, а этого христопродавца отпускаем с миром?

Уловив явное недовольство в вопросе своего помощника, Люпус оторвал взгляд от Шимона и, сдерживая себя от явной грубости, осуждающим тоном ответил:

— Если бы старик не назвал нам имя демона, то где бы мы сейчас с тобой были? Или ты до сих пор веришь, что смог бы его одолеть при помощи меча и стрел? А что до сумасшедшего, зачем он нам? Его уже Господь без нас с тобою осудил.

Не смея больше ни о чем спрашивать, помощник удалился. Обыскав всю синагогу и не обнаружив в ней ничего предосудительного, монахи конфисковали сундук с серебряными реалами и цехинами, что было обычным делом по тем временам. Серебряную посуду, подсвечники и прочую ценную утварь, которая по своей стоимости превышала стоимость самих монет, Люпус решил оставить, чтобы не плодить сплетни об алчности христиан, хотя имел полное право и на них.

Убедившись, что все было выполнено в соответствии с его указаниями, Клаудиус с помощью Бруно запрыгнул на лошадь, поскольку из-за тяжелого ранения позвоночника пятилетней давности, его движения теперь были ограничены. В сопровождении отряда преданных ему тамплиеров он направился в сторону монастыря, увозя с собой книгу Разиэля — бесценный трофей, о стоимости которого главный инквизитор даже не догадывался.

Со столь мощным проявлением сатанинской силы ему еще никогда не приходилось сталкиваться и он, не переставая, благодарил Господа Иисуса Христа за чудесное избавление от неминуемой смерти. В середине отряда лошади тянули две телеги. На одной из них рядом с трупами монахов лежал связанный по рукам и ногам Йосеф, еще не подозревающий о том, что это его последняя ночь на свободе.

Вскоре тревожный отблеск мерцающих факелов растаял в ночной мгле, и только неспешный цокот копыт еще какое-то время доносился из глубины узких средневековых улиц. Теплая ночь, освещенная полной луной, накрыла спящий Толедо плотным душным покрывалом. Не было ни дуновения ветра, ни облака, ни малейшего намека на долгожданную весеннюю грозу.

/2011.08.17/07:05/

Рим

За окном на летних улицах Рима не было приятной утренней прохлады даже в семь утра. Выпавшая за ночь скудная роса испарялась, едва успев слегка увлажнить облизывающиеся деревья, кусты и траву. Обычно зеленые, отливающие глянцем в середине августа листья каштанов, пожелтели этим летом раньше времени. Растения в городских кварталах, изнуренные постоянными жесткими вспышками на Солнце и выхлопными газами, теперь на последнем дыхании едва дотягивали до спасительной осени.

Мультимиллиардеру Джино Белуджи это утро уже начинало не нравиться. Сначала дворецкий Фредерико подал на завтрак гренки, не подсушенные до легкого хруста, а грубо поджаренные до цвета старого кирпича. За двадцать пять лет такое произошло впервые, поэтому Джино простил его. Он молча намазал сверху на одну из гренок нежирное сливочное масло, которое покупал строго в швейцарских Альпах, потому что там не было промышленных предприятий вообще. Перед тем как надкусить ее, он отпил немного кофе с молоком, чтобы не поцарапать небо.

Вторая неприятность случилась по дороге, когда водитель переднего лимузина, ослепленный ярким светом восходящего над горизонтом солнечного диска, чуть не сбил перебегавшую дорогу кошку. Ее спасло только то, что она замерла между колесами, пропустив над собой еще три джипа охраны. По словам водителя, кошка не была полностью черной, поэтому можно было не принимать во внимание этот случай как дурной знак, к тому же она не успела перебежать дорогу, а это означало, что даже если кто-то и задумал что-то недоброе против шефа — дальше разговоров дело не пойдет.

Ну и третья досадная история произошла в лифте, когда его личный охранник Эдуардо Манзано, который верой и правдой служил Джино вот уже на протяжении тридцати лет, не раз подставляя себя под пули, предназначенные для медиамагната, вежливо прокашлялся где-то на третьем этаже и на двенадцатом попросился на заслуженный отдых. Он открыл свой маленький рыбный ресторанчик на берегу Тибра. Отметив в нем на прошлой неделе в кругу семьи свой 55-летний день рождения, он решил уйти на покой. Белуджи ничего не оставалось, как только похлопать его по плечу. Он действительно сожалел об этом, поскольку доверял очень немногим, и потеря близкого ему человека в данную минуту представлялась невосполнимой.

Солнце поднималось все выше, быстро разбавляя густые фиолетовые и алые краски на небосводе бледной размытой розовой акварелью. Нарастающая жара уверенно, без какого-либо сопротивления захватывала вечный город, раздражая Джино уже вторую неделю подряд. Он с нетерпением ожидал настоящей грозы с молниями, сухим треском небес, разламывающихся надвое о Божье колено, с устрашающим громом и ливнем, как из ведра, но все обещания синоптиков и в этот раз оказались досадным мыльным пузырем.